Рубеж отхода - Марко Клоос Страница 33

рисковать вылететь из задней части корабля, и выглядываю из-за угла дверного проёма в переборке кабины. Оружейный уголок всё ещё на месте, а правая сторона кабины выглядит относительно неповреждённой, но левая сторона разбита вдребезги. Левое кресло отсутствует полностью, а правое занимает пилот, сгорбившийся на бок. Голова у него отсутствует, как и большая часть шеи, а из разбитой кабины в космос вылетают маленькие застывшие пузырьки крови, словно облако крошечных розовых воздушных шариков.

«Пересчитайте», — говорит один из командиров отделений по взводному каналу. «Если жив, отзовитесь».

Я проверяю телеметрию скафандра на тактическом экране и обнаруживаю, что я один из четырёх оставшихся в живых в грузовом отсеке. Ещё двое всё ещё пристёгнуты к креслам, но их жизненно важные органы повреждены — скафандр не успел закрыться вовремя, а осколок высокоскоростного снаряда пробил шлем. Полдюжины живых солдат парят в космосе за пределами корпуса, отставая, словно мусор с корабля-капитана, по мере того как инерция «Осы» уносит её всё дальше от орбиты.

«Грейсон слушает», — отвечаю я. «Проверьте уровень кислорода и держитесь за что-нибудь прочное. Я постараюсь связаться с Флотом по экстренной связи».

«Как бы то ни было, — отвечает сержант отделения. — Надеюсь, они вас услышат. У меня в скафандре воздуха на два часа».

Проверяю свой запас кислорода, и он ненамного лучше. Три часа и тринадцать минут при текущем уровне потребления, сообщает мне компьютер скафандра с излишней точностью. Баллоны в наших скафандрах — это резервы малой емкости, предназначенные для чрезвычайных ситуаций в глубоком вакууме, вроде пробоины корпуса десантного корабля при приземлении, но конструкторы предполагали, что спасательные отряды будут поблизости. Боевая броня — паршивое снаряжение для внекорабельной деятельности — герметизация стыков не самая прочная, а царапина от вражеской стрелы означает, что ваш трехчасовой запас воздуха превращается в пятиминутный. У противомоскитных костюмов гораздо более мощные кислородные системы, потому что они предназначены для сражений на ланкийских мирах с высоким содержанием CO2, но мой собственный противомоскитный костюм находится в шкафчике в моей койке на «Манитобе » , которая сейчас находится почти в полумиллионе километров отсюда.

Я снова включаю свою систему связи, включаю передатчик на полную мощность и начинаю передавать новость о нашей неминуемой гибели.

Всем подразделениям флота, всем подразделениям флота. Говорит «Тейлпайп-5» на «Банши-2-5», тип «Уосп». У нас катастрофическая пробоина корпуса, и мы движемся по баллистической траектории. Оба пилота погибли. Четверо выживших внутри корпуса и ещё шестеро снаружи. Объявляем чрезвычайную ситуацию.

Я жду ответа, но слышу лишь шипение неиспользуемой несущей. Я повторяю трансляцию ещё три раза, но никто не хочет или не может ответить.

«Ну что ж, — говорит сержант отделения. — Тогда всё».

«У кого-нибудь осталось оружие?» — спрашивает один из выживших.

«Да, Гудвин. У меня винтовка», — отвечает сержант. «И что ты собираешься делать здесь с этим чёртовым пневматическим ружьём?»

«У меня осталось два с половиной часа воздуха», — говорит Гудвин. «Остаётся два часа двадцать девять минут, и я одолжу вашу винтовку на секунду, если вы не против, сержант».

«К тому времени я уже буду мертва, девочка. Тогда ты сможешь жить дальше».

«Очень ценю это, сержант», — говорит Гудвин с непринужденной вежливостью, как будто сержант только что согласился обменяться с ней десертами из пайка.

«Какой хреновый день», — говорит сержант, повторяя слова сержанта взвода, сидевшего через проход от меня и, вероятно, погибшего за миллисекунду, когда проникающий стержень «Лэнки» пробил корабль насквозь.

Мы молча дрейфуем в темноте, размышляя над этой эпитафией. Я прихожу к выводу, что последние слова сержанта взвода были произнесены весьма удачно.

Паря в тёмном, безмолвном корпусе нашего разбитого десантного корабля, я не вижу ни верха, ни низа. Без хронометра на дисплее моего шлема я бы вообще не смог измерить ход времени. Я отправляю одно и то же экстренное сообщение каждые пять минут, но спустя полчаса после гибели Банши Два-Пять никто не подтвердил наши просьбы о помощи. Низкочастотный канал передачи данных моего скафандра с флотом прекратил обновление данных в режиме реального времени, и мой тактический дисплей показывает только предполагаемые позиции. Оба наших «Лайнбекера» мигают аварийными маяками, а крейсер управления пространством «Молот» полностью исчез с карты. « Манитоба» вышла за пределы моей тактической карты вместе с кораблём семян «Лэнки». Мы одни в космосе над Сириусом.

Охлаждающие элементы моего костюма работают сверхурочно, чтобы жар моего тела не обжег меня в доспехах. Воздуха хватит ещё на два с половиной часа, а аккумулятора хватит на день-два, прежде чем всё отключится. Думаю, стоит ли оставить последнее сообщение в блоках памяти тактического компьютера моего доспеха, может быть, последнее прощание с мамой и Галлеем, но потом решаю, что это бессмысленно. Гравитация Сириуса А рано или поздно поймает разбитый десантный корабль, и тогда мы сгорим в атмосфере. Какие-то частички нас, возможно, выживут, но даже если мы когда-нибудь вернём себе систему Сириуса А, никто не станет искать несколько жетонов и обгоревших чипов памяти.

Через сорок пять минут после моего первого вызова на экране появляется ещё один аварийный маяк с векторной маркировкой, указывающей, что терпящее бедствие судно находится далеко за пределами видимости дисплея. Затем соединение с сетью TacLink полностью обрывается.

«Ну и черт ».

«Что случилось, Грейсон?» — спрашивает другой сержант.

«Мы потеряли «Манитобу» . Её аварийный буй только что всплыл».

Из других войск доносятся стоны отчаяния. «Манитоба» не успела вовремя спуститься к парашюту Алькубьерре. Никто не узнает о нашей судьбе, пока наша оперативная группа не опоздает к Вратам и не отправит кого-нибудь на поиски. Только из-за авианосца и трёх крейсеров мы сегодня потеряли десять тысяч человек, а ещё пять тысяч пехотинцев застряли в грязи на Сириусе, ожидая неминуемого истребления новыми хозяевами системы. Понятия не имею, сколько гражданских добавится к общему числу к тому времени, как ланкийцы завершат захват, но это старая колония, основанная полвека назад — миллион или больше поселенцев, как минимум третьего поколения инопланетян.

Мне двадцать шесть лет. Последние пять лет своей жизни я служил Содружеству, куда бы меня ни посылали. Я потерял счёт людям, которых убил – напрямую, из винтовки, или косвенно, вызывая авиаудары и обеспечивая непосредственную авиаподдержку. Я отдавал приказы наносить ядерные удары по городам Ланки и расстреливал наших собственных граждан во время бунтов за социальное обеспечение ещё в те времена, когда я был ассистентом помощника. Всё это привело меня к этой судьбе – задохнуться в обломках десантного корабля, высоко над второсортной колонией, которую мы никогда не планировали сохранять, или покончить со всем этим