Фантастика 2025-129 - Денис Старый Страница 25

— Семью Емельяна Даниловича привези ко мне в дом. И после я жду тебя для разговора, — сказал я так, чтобы Емельян не слышал. — Ты понял меня?

Зазвенел металл в голосе, но казалось, что Петро и этого не заметил.

— Как скажете, — сказал кузнец, пожал плечами и пошел прочь.

Я собирался взять в заложники семью управляющего. Ну, как в заложники… так, позвать погостить, но без права отказа. Сразу видно, что Емельян — перец ушлый и может стартануть куда подальше, покая начну его проверять, а после с него требовать.

— Не удеру я, барин. Куда же мне. Ну если только убивать не станете. Да и зачем бежать мне, когда через три недели имение и отобрать могут, — с какой-то болью говорил Емельян. — Зачем всё это, барин, пошто стращаете, если отцовское именьице не ваше скоро будет.

— Подробнее! — потребовал я.

— Ну да, ну да, вы ж не в памяти теперь! — усталым, тоскливым голосом сказал Емельян и начал повествование.

Я читал книги про разных хронопутешественников, начиная с «Янки при дворе короля Артура». И большинство произведений подобного жанра изобилуют героями, у которых сразу же в новом времени появляется из ниоткуда много плюшек. Царями становятся или гаремом обзаводятся. Тьфу ты. Не тот пример. Гарем и у меня есть, неправильный только. Но чего нет, так это спокойствия, определенности.

Вот, вроде бы, попал «в князи», но почему по пояс в грязи? Я тут аудит проводить собрался, а меня за неуплату коммунальных выселяют? В смысле, за то, что заложил имение и не выплатил.

— Так у вас на столе извещение лежит. Через дней десять ехать нужно в Екатеринослав, там слушание будет, — сказал Емельян и посмотрел на меня заискивающе: — Барин, оставьте семью, Христом Богом прошу. Как оно еще сладится со всем. Чего их сюда?

— Погостят. Давай лучше решать, как имение спасать. Что вообще можно сделать? — я начал ходить из стороны в сторону.

— Простите, барин, но… — Емельян замялся. — Хоть бейте, но коли так все, что и родных моих, и… С чего мне думать, как спасать вами проигранное имение?

Сказав это, управляющий оперся спиной о стену и сполз по ней, закрывая голову, будто я сейчас начну его нещадно бить. Что ж, а с ним и не поспоришь. Я, получается, все проср… в смысле, профукал, а стращаю управляющего. Впрочем, долой лирику. На этом управляющем клейма негде ставить. Тоже мне, святоша выискался!

— То есть, ты мне не помощник? Я проверяю тебя, все документы, все твое имущество, после сдаю… куда там? В полицию, забираю все то, чего у тебя не может быть… — я посмотрел на Емельяна, которому, наверное, уже надоело бояться, потому что взгляд управляющего выражал теперь безразличие. — Или ты помогаешь мне. Имение остается у меня, ты тоже остаешься. И все, или почти все тобою у меня наворованное я оставляю тебе, даже если награбил слишком много. Пусть это будет плата за помощь.

Я демонстративно отвернулся и стал рассматривать содержимое шкафа, что был в кабинете, и книжных полок. Нормальную литературу, знакомую мне, не нашел. Хотя… вот один томик Пушкина. Но половина книг — на французском языке.

— Ты решил? — через минут пять после прозвучавшего ультиматума спросил я.

— А выбора-то и нет, — глухо отвечал Емельян Данилович.

— Ничто так не помогает сделать правильный выбор, как нож, приставленный к горлу, — прошептал я себе под нос, но в голос сказал: — Я так понимаю, что нужно ехать в город. Куда там, в Екатеринослав? Рассказывай про город, его правила, что там и как. Будем думать, как выходить из положения.

— Вы бы это, чай, у Матвея Ивановича спросили бы, барин. У него есть кто-то знакомый в губернском городе. А что сказать про уклад городской, слушайте… — Емельян стал мне рассказывать о реалиях этого мира и этого края огромной Российской империи.

Разговор пришлось все же перенести. Я опаздывал в кабинет — уже слышался хмельной голос Матвея, который гонял мою дворню и в хвост и в гриву. Все тут «курвы нерасторопные» и «блудницы вавилонские». Даже бабу Марфу, которая вышла из кухни посмотреть, что твориться, или дабы пополниться курьезными новостями, и ту облаял. Нужно идти к своему крестному, а то наберётся в одно горло, таскай его после да песни подпевай.

— Так чего убивать меня прибыли, дядька Матвей? Я же едва в себя пришёл, многое не помню, — начал я разговор.

— Наська говаривала, ягоза этакая, — слова Матвея прямо сочились любовью к дочери, того смотри и скупую проспиртованную слезу смахнет. — Знаю я, что память ты потерял. А я ей говорю, что давно уж совесть и честь ты свою в карты прогулял. Да память дедовью.

Было неприятно это слышать, но что поделать. Особенно упрек про поруганную память о дедах покоробил. Да я за нее, память эту, в том числе, воевал, я только лишь в День Победы и позволяю себе пустить слезу, а он о памяти дедов!

— Дядька Матвей, ты меня не отчитывай, не это… не брани. Скажи, как оно есть и в чем моя вина. Если видишь выход, так подскажи! Ко мне тут и разбойники приезжали, так прогнали их, но долги же отдавать нужно, — сказал я.

— Слыхал я про тех татей шелудивых. Вот ежели б не прогнал ты их, так точно уже пристрелил бы я тебя, — сказал Матвей и, видимо, для убедительности, еще и пристукнул по столу.

Как бы хлипкая мебель не развалилась от такой проверки на прочность. Трещину на одной из ножек стола я уже заприметил. А у Матвея что, идея фикс такая? Кого-нибудь пристрелить?

— Саблю дедовскую возверни мне! — строго сказал Матвей. — У меня всяко сохраннее будет.

Я не то чтобы растерялся, но категорически не хотелось признаваться, что о сабле ничего не знаю. А еще крайне противно было думать о том, что я, так уж получается, если тут и там отвечаю за чужие грехи, проиграл саблю. Ведь, по логике, так оно, скорее всего, и случилось.

— Не, нет! Ты не молчи, окоём непутевый, не говори, что и саблю дедову, что он у