Стальные боги - Замиль Ахтар Страница 23

Невозможно избавиться от вони трупов, громоздящихся, словно башня. Дерьмо, кровь и костный мозг поджариваются, приправленные пороховой серой. Предсмертные крики и топот несущихся на тебя лошадей ужасают, только если ты еще не оглох от пушечных выстрелов. Ираклиус бросил в атаку на стену десять тысяч рыцарей в тяжелых доспехах, но мы, со щитами в два пальца толщиной и копьями длиной в два человеческих роста, отбивались от них шесть лун, пока благословенные дожди не вынудили их отказаться от осады.

С опытом приходит понимание, что у каждого оружия своя задача. Аркебуза может свалить самую быструю лошадь. Летящие под идеальным углом стрелы осыпают огненным дождем вражеский лагерь. В рукопашной лучше всего сабли, но, если держаться на нужной дистанции, труднее всего одолеть копье.

Очаровав их своим рассказом о крови и храбрости, я выдал всем копья. Мелоди я разрешил оставить саблю в надежде, что они бросят ей вызов.

– Обе руки на копье! – скомандовал я. – Ноги шире и вперед!

Они забавно держали копья у головы или у живота.

– Прижмите копье к груди, под нужным для атаки углом. Напирайте всем телом, но не переусердствуйте.

Мы с Мелоди муштровали их под полуденным солнцем. Я вспоминал слова шаха: «Мир – это болезнь». Каким образом им удалось избежать боевой подготовки? На дом наслаждений можно напасть, просто яростно размахивая дубинкой, но стоит лишь столкнуться с крестеским паладином, не имея должной выучки, и ты покойник.

Тренируя их, я впервые ощутил себя нужным в Костани. У меня появилась цель. Если я не могу быть воином, то стану командующим.

Позже мы с Мелоди, истекая поˆтом, отправились искать местечко попрохладнее.

– Я знаю одного торговца, который смешивает мед со льдом и яблоками. – Мелоди сбросила кольчугу и накинула на плечи полотенце. – Как будто бог помочился прямо в рот!

– Лат всемогущая, какой извращенец научил тебя этой фразе?

– Дедушка, наверное, а что? – Она вспыхнула. – Идем!

Я никогда не пробовал божью мочу, поэтому возражать не стал, и Мелоди потащила меня дальше.

Мы сидели на каменной набережной у Тесного пролива, разделив чашу сладкого льда. Над проливом возвышались семь морских стен – настоящая плавучая крепость с бесчисленными пушками. Каждая морская стена соединялась с береговой стеной, а та – с Небесным дворцом. Чтобы взять город, пришлось бы взять морские стены, высадиться на набережной, преодолеть стену, обращенную к проливу, а затем с боем пробиваться к дворцу. Но корабли, пытавшиеся миновать столбы, на которых держались морские стены, обстреливались из пушек. Если бы корабли разрушили стены, путь преградили бы обломки. Преодолеть оборону с моря было немыслимо.

На континенте Юна, лежащем по ту сторону пролива, касались облаков горы Нокпла. Каким образом Утаю удалось перетащить через них корабли до другого конца пролива? Это тоже было немыслимо, даже в большей степени, и Утай унес секрет с собой в могилу.

Мелоди жадно пожирала сладкий лед, я же его чуть коснулся. Мне никогда не нравилась чистая сладость. Даже поэты предпочитают смешивать сладость с горечью. После сладкой любви следуют горькая разлука и кислое уныние одиночества. Даже любовь Лат, сладкая, как божественный нектар, приправлена горькими ветрами жизни. Так и с пищей. Вот почему мне нравится есть абистранские манго с уксусом. Но пятнадцатилетняя девочка, выросшая в мирное время, не знала горечи. Это угощение из меда, яблок и льда, должно быть, имело вкус ее самых приятных воспоминаний.

– Мелоди, какой был самый счастливый день в твоей жизни?

Она слизала мед с ложки и хихикнула.

– Сегодня самый счастливый день в моей жизни.

– Да брось, кроме шуток.

За горами Нокпла садилось солнце, заливая небо красноватым светом.

– Что это вообще за вопрос? – сказала Мелоди. – А у тебя какой?

Тот день, когда мы с Лунарой поженились. Торжественную церемонию в Голубых куполах посетил сам шах. За нашу службу он освободил нас от янычарской присяги и разрешил пожениться.

О Лат, Лунара сияла, как летнее небо. На ней было голубое платье с узором из золотистых цветов, как будто кусочек рая. Когда она ступила на помост и взяла мою протянутую руку, я чуть не лишился сознания от счастья.

Но настало время для новых воспоминаний.

– Прости, Мелоди. – Я задумался обо всем, что пропустил. О времени, что не был здесь, чтобы смеяться вместе с дочерью или держать ее за руку, когда она плачет. – Мне жаль, что меня не было рядом. Я столько всего пропустил в твоей жизни. Вот почему я задаю глупые вопросы.

– Тогда не пропускай больше ничего, хорошо? – сказала Мелоди. – Мы с тобой и старик – семья. Я никогда тебя не покину, если ты пообещаешь то же самое.

Вот тогда я понял, что никогда не уеду из Костани. Я должен наверстать потерянное время. Мне так хотелось стать любящим отцом и преданным сыном тем единственным людям, которые по-настоящему обо мне беспокоятся. Пусть Лунары больше нет, но мне есть для чего жить.

Я обнял Мелоди. Когда фонарщики вышли на улицы, чтобы их осветить, я повел дочь домой.

Я должен был поговорить с магом Вайей об успехах нашей священной армии, поэтому поднялся по крутой лестнице к Небесному престолу. Великий муфтий Тайма помахал мне, когда я миновал ворота.

Похоже, он только что завершил службу и теперь отдыхал у фонтана: его тюрбан лежал на плечах как полотенце, а очки болтались на шее на золотой цепочке. Вокруг суетилась его паства, но Муфтий отмахнулся от них, чтобы поговорить со мной.

– Ты так хорошо их подготовил, – сказал он. – Превратил сброд в сплоченный отряд.

– Ты наблюдал?

Муфтий ухмыльнулся.

– Источник всегда наблюдает. Наша работа в том и заключается, чтобы знать обо всем.

– Я думал, ваша работа – заботиться о людских душах.

Мы с муфтием прошлись по вечернему саду. Не считая луны, его тускло освещали только мускусные свечи. Трава стала мягкой из-за вечерней росы, капельки воды поблескивали на цветах, обрамляющих гравийную дорожку.

– Вера касается не только души, – сказал он. – Тело, разум и душа – все одинаково важно. Что есть верующий, если он все время проводит в храме? Разве сражаться и умереть за Лат – не величайший акт поклонения богине? Разве ее дом – в храме? Или он в теле святого воина, упругом от тренировок?

– А что насчет разжиревших тел, вроде моего? – засмеялся я.

Муфтий улыбнулся, хотя вряд ли нашел шутку забавной.

– Кева, твой разум – самая большая святыня. Разум, который может обратить слабость в силу,