Рысюхин и пятнадцать бочек джина - Котус Страница 18

А вот дорогой подарок тому, кто выше тебя по положению — это или подхалимаж, если слишком часто, или — просьба о покровительстве либо помощи. Причём не обязательно дарить потенциальному покровителю лично — можно вложиться, например, в один из его проектов. Или сделать подарок городу, которому он покровительствует. Да-да, мой случай! Именно моя помощь Смолевичам в виде специальной техники, передаваемой либо по себестоимости, либо вовсе в подарок, была воспринята именно так! И именно это стало причиной и поводом для того самого намёка от графа, который и послужил началом нашего столь интересного и полезного общения. Но я ничего подобного не знал и не планировал! Хотя и признаю, что здорово получилось. Узнав об этом, Евгений Борисович только усмехнулся.

— Это называется «петля событий», когда следствие события оказывается его же причиной — или наоборот. Причём наша петля весьма простая: всего двое участников, считая с подчинёнными и меньше пяти шагов. Бывают такие случаи… Когда мелкая ссора двух незнакомых людей приводит к тому, что у двух других, через цепочку событий и совпадений, расстраивается помолвка…

Граф задумался, вспоминая, и через пару минут продолжил:

— А потом через полгода случайно узнаёшь, что вся история подстроена неким общим знакомым, который и обеспечивал странные совпадения. И ещё месяц проверяешь, насколько случайно ты это узнал и какой интерес может быть у того, кто навёл на мысль.

Ещё хорошим подарком может стать бутылка хорошего же вина, обязательно с подписанной вручную открыткой. Причём вина именно «хорошего», а не «выдающегося» или «особенного». Типа как: лучший урожай со склона, уничтоженного тридцать лат назад оползнем, осталось двенадцать бутылок, каждая из которых стоит дороже, чем то баронство, где изначально была произведена. Такое или в извинение за ОЧЕНЬ серьёзную обиду или в подарок королю или императору.

Да, подарки монарху — это отдельное, это общим правилам не подчиняется.

Но в моём случае подарить бутылку чего-то со своих заводов — прокатит только в отношении тех, кто ниже, сильно ниже по положению, даже с открыткой. Если речь не о напитке особой, ограниченной серии или что-то ещё в том же духе. А вот бочонок, которыми я повадился одаривать сколько-то значимых лиц — это, внезапно, совсем другое. Это уже не стандарт, не магазинный товар, а потому ценится куда как «выше номинала». Вот не знал — а как угадал!

Подарки родственникам, опять же, отдельная тема, в целом правила менее строгие, особенно внутри семьи, но есть нюансы, однако их мы прошли, скажем так, обзорно.

Забегая вперёд, скажу: мне на Новый Год граф прислал бутылку мадеры с названием Villa Gracia, где на этикетке эта самая «грация» стояла в бочке спиной к зрителю, изогнувшись в изящной позе, будучи одета только в чулки и перчатки. Причём поскольку намечена была лишь штрихами и контурами, то это даже на пошлость не тянуло, но я понял, откуда это вино. А отдарился я литровой бутылкой «Рысюхи» особой серии в подарочной упаковке — той, что с серебряными стопками.

Глава 8

Не считая яркой ноты, которую добавила в нашу жизнь Мурыська, всё остальное было скучно, рутинно и однообразно, чем и радовало. Хозяйство на Лице мира потихоньку входило в подготовку к зиме, на Изнанке заканчивалось лето и кипела страда, но кипела ровно, без брызг и пены, на медленном огне, если так можно выразиться.

Разбирая уроки графа Сосновича, мы с дедом то и дело «совершали открытия века», или даже сразу двух[1], чтобы не использовать более обидное «переставали тупить и наконец-то понимали смысл сказанного». Например, как-то раз дед спросил:

«Ты хоть понял, зачем граф так с тобой возится? И, надеюсь, не будешь путать „зачем“ и „почему“, правда ведь?»

«Да понял, конечно. Что тут понимать. Попросив и приняв помощь, тем более — наставничество, я признал его выше себя по авторитету и иерархии. Нет, так-то оно и без того так — он граф, а я барон. Но теперь, даже если я и получу равный ему титул, то всё равно останусь вторым в районе. Даже несмотря на то, что у меня есть своя изнанка, а у него только доступ на казённую, через магуч, председателем Попечительского совета в котором он является. И будет так как минимум до смены поколений, пока и ему, и мне не наследуют, приняв титул и статус главы семьи, наши потомки. И то — тогда только появится возможность что-то поменять».

«И при этом ты всё равно в выигрыше — если бы не это обучение, так бы и оставался „титулованным дворянином“, провинциальным чучелом и посмешищем в глазах столичных аристократов, а это куда больший ущерб для репутации».

«Более того — теперь, если титул предложат, я уже могу не опасаться, что граф Соснович увидит во мне угрозу или ещё по какой-то причине обидится и начнёт козни строить. А эту уверенность тоже можно в прибыль записывать».

Другое «великое биографическое открытие» касалось затормозившихся дел с Шипуновым. Как-то в последнее время наши семьи стали отдаляться, даже несмотря на совместные проекты. И вот теперь внезапно осенило, как того индейца на третий день заключения[2].

Я, исходя из обычной деловой логики, которой дворянская в этом плане ничуть не противоречила, ждал, когда он наконец дозреет до продолжения разговора о пробитии второго выхода с изнанки, к границе его владений. Мол, ему это нужно, а не мне, так что и ход за ним, мячик на той стороне поля. Опять же — невежливо торопить человека, может, он передумал, или денег не хватает. А сосед всё молчал на эту тему. Более того, вообще отношения немного охладевать стали, в гости друг к другу ездить вообще перестали.

И тут вдруг дошло — я ведь жду, по сути, чтобы он пришёл с просьбой! Как я к графу. Которую я могу или удовлетворить «от щедрот» или, в теории, не удовлетворять. И тогда, вне зависимости от моего ответа и даже от условий договора, это будет та же ситуация, что у меня с Сосновичем! С точки зрения аристократической логики, я своим ожиданием словно бы принуждал соседа признать моё и моего рода старшинство! А Шипунов, по мнению Евгения Борисовича, обладал почти всеми признаками «настоящего» аристократа, за исключением «правильных амбиций». Конечно, ему обидно.