Бремя власти III - Иван Ладыгин Страница 16

Анна сидела на краю кровати, застывшая, как фарфоровая статуэтка. В руках она сжимала лист плотной бумаги с гербовой печатью Канцелярии Императора. Она получила официальный ответ на её прошение. Всего несколько сухих, казённых строк, подписанных чужим почерком, но утвержденных лично им: «…в уходе в монастырь отказать… Империи нужны все верные дочери…»

Верные дочери! Горькая насмешка сжала её горло. Какая верность? Верность убийце? Верность чудовищу, укравшему её жизнь и надежды? Верность символу всего, что превратило её существование в ад?

Она не плакала. Все слезы давно высохли. Осталась только ледяная пустота и острое, режущее осознание плена. Этот дворец — золотая клетка. Этот титул невесты — позолоченные цепи. А он — тюремщик. Милостиво позволивший ей дышать в его тюрьме.

Взгляд упал на руку. На безымянный палец. Там сияло кольцо. То самое кольцо. Рубины Цезаря. Белое золото, обвивающее пальчик, как изящная змейка. Символ лжи. Лживой помолвки. Лживых улыбок. Лживых надежд, разбитых вдребезги в Крыму… Символ его янтарных глаз, холодно смотрящих на нее… в тот самый миг, когда он ломал шею Глебу.

Она резко сорвала кольцо. Холодный металл обжёг пальцы. Выбросить? Швырнуть в камин? Отправить ему обратно со слугой? Нет. Это было бы слишком просто. Слишком… эмоционально. Эмоции — слабость. Он научил её этому.

Анна подошла к изящному секретеру из красного дерева. Открыла потайной ящичек и положила кольцо в маленький футляр. Оно упало на бархатную подкладку с тихим звуком. Пусть это будет трофей. Напоминание. Осколок боли, который она возьмёт с собой. Но вот только куда?

Ее дядьки… Антон и Фёдор… Давно сбежали. Сразу же, как был распущен регентский совет… Им было плевать на нее. Бросили. Как бросила мать, уйдя в иной мир. Как бросил Глеб, позволив убить себя. Как бросил отец когда-то…

Единственным убежищем оставался какой-нибудь монастырь в окрестностях. Тихий, полузаброшенный. Во всяком случае, там её не станут искать сразу. Там стены толстые, а Божья благодать, возможно, заглушит ее ненасытную боль. Или даст силы дождаться конца. Любого конца.

Решение созрело мгновенно. Она двинулась быстро, без суеты. Скинула роскошный, но ненавистный шелковый пеньюар. Надела простое тёмно-серое платье — старое, случайно оставшееся после последней чистки гардероба. Спрятала огненно-рыжие волосы под тёмным, поношенным платком. Взяла небольшую котомку — немного хлеба, сыра, флягу с водой. Затем села за стол и начала быстро ваять письмо.

Не ему. А няне Агафье. Старой, доброй Агафье, которая пыталась её утешить, как в детстве.

Перьевая ручка скрипела по бумаге:

«Прости. Не могу больше. Я молилась. И буду молиться за тебя — единственного родного человека, который у меня остался. Твоя Анюта.»

Это было коротко и без объяснений. Порою, некоторые вещи невозможно объяснить.

Она спрятала записку под подушку, где Агафья обязательно найдёт её утром.

Дворец спал. Но не крепко. После событий в Царском Лесу, после объявленного бунта под Москвой, охрана была усилена. Однако Анна знала Зимний, как свои пять пальцев. Знала потайные ходы, показанные ей когда-то матерью — не из любви, а из прагматичного желания, чтобы дочь могла ускользнуть от опасности или нежелательного внимания. Знала служебные лестницы, где пахло мышами и пылью.

Она двигалась как тень. Сливаясь с сумраком коридоров. Сердце ее бешено колотилось, но ноги несли вперёд, будто сами знали дорогу к свободе. Или к забвению. Минуя посты гвардейцев, затаивая дыхание в нишах при звуке шагов, скользя по скрипучим половицам так, чтобы скрип тонул в гуле ночного ветра за окнами, она наконец-таки вырвалась…

Выскользнула в сад, а оттуда — к калитке для поставщиков провизии. Замок легко треснул от ее заклинания. Холодный ночной воздух ласкал лицо. Запахи мокрой земли, реки, и свободы немного успокаивал.

Анна выбралась наружу. Закрыла калитку. И пошла. Не оглядываясь на подавляющую громаду Зимнего, на его слепые, мерцающие редкими огнями окна. Пошла через спящий, пустынный город. Мимо тёмных громад доходных домов, мимо запертых лавок на Садовой, мимо мрачных арок и мостов через каналы. Ноги, ослабленные днями голодания и бессонницы, подкашивались. Каждый шаг давался с усилием. Холод пробирал сквозь тонкое платье. Но она шла. К монастырю. К тишине. К стенам, за которыми, можно было спрятаться от мира, от боли, от его янтарных глаз.

* * *

Коридоры Зимнего дворца казались Рыльскому бесконечным туннелем в ад. Он шагал, пошатываясь и опираясь на стену шершавой рукой. От него пахло дешёвым вином, потом и чем-то окончательно сгоревшим внутри. Парадный белый мундир был расстёгнут, эполет съехал набок. Багровый шрам на лице казался в предрассветном полумраке свежим швом.

Смерть Ольги. Унижение перед Соломоном. Пьяный бунт и тот жалкий, беспомощный ультиматум: «Служи или умри». Он выбрал службу. Но что это была за служба? Прислуживание монстру? Он, Лев Павлович Рыльский, капитан Гвардии, чей меч когда-то вызывал трепет у врагов Империи? Он стал шутом. Тенью. Живым упрёком самому себе.

Он добрел до дверей своих покоев — не роскошных апартаментов, а аскетичной комнаты с кроватью, оружейным шкафом и столом. Всё, что ему было нужно. Всё, что осталось. Он толкнул дверь, шагнул внутрь и замер.

У стола стоял молодой гвардеец в белом мундире. Видно, только-только заявился. В дрожащей руке он сжимал сложенный листок бумаги.

— Ваше Превосходительство! — голос гвардейца сорвался на визгливый шёпот. — Княжна Анна… Её нет в покоях! Всё перевернуто… Нашли записку… под подушкой…

Рыльский не понял сразу. Мозг, затуманенный хмелем и горем, медленно переваривал слова. Анна? Ее нет? Записка?

Он шагнул вперёд, вырвал листок из рук ошеломлённого гвардейца. Развернул письмо. Это был знакомый почерк Анны, но при этом — узкий и нервный. Он прочитал. Всего три строчки. Как три ножа в сердце.

Извинения, мольба, прощание…

И всё. Больше ничего. Ни объяснений. Ни упрёков. Только безысходность. Только нырок в пустоту.

Для Рыльского мир рухнул окончательно. Последняя нить, последний смысл — Анна — вдруг оборвались в его сердце. Он должен был защитить девочку. Исполнить последнюю волю Ольги. И он снова не смог. А теперь… она сбежала. В ночь. Одна. Куда? Зачем? Эта дорога была полна опасностей!

Он также не смог защитить Ольгу. Не смог защитить Императора Юрия. Не смог уберечь Анну от несчастья. Он — ноль. Пустое место. Цепь поражений и позора. А теперь он должен охранять… что? Тень? Царя, которого ненавидит⁈ Прислуживать тому, кто довёл Анну до бегства?

Ярость, отчаяние и всепоглощающее чувство вины смешались в его груди в ядовитый коктейль.