Просто выжить - Сергей Александрович Самохин Страница 15

двигаться приходит головная боль, без спросу, сильно, серьезно. Аж морщусь поначалу: кажется, что боль нарастает постоянно, но понимаю, что она терпима. Зато боль отгоняет тошноту и чуть проясняет сознание. Воистину, нет худа без добра. Поворачиваю голову вправо, аккуратно и медленно: я в совсем маленькой комнатке, лежу на кровати у стены с окошком. В окошке дневной свет и вроде какие-то деревья покачиваются на фоне, не разобрать ничего подробнее. До противоположной стены всего метра полтора-два максимум. Около кровати стоит тумбочка, на ней кружка с водой (надеюсь, что с водой).

Понимаю, что жутко хочется пить, но для этого надо попробовать сесть. Надеюсь, что этот трюк мне по силам. Сдвигаю ноги, свешиваю их с кровати вниз, касаясь холодного, на ощупь деревянного пола. Сейчас это даже приятно, чуть бодрит. Опираюсь на локтях, осторожно приподнимаю голову – головная боль усиливается, но пока ещё все равно терпимо. Наконец сажусь; подташнивает вполне себе серьезно, то ли от напряжения, то ли от слабости. Голова кружится, так что требуется некоторое время чтобы остановить картинку перед собой. Совсем слабой рукой беру со стола кружку, она почти полная, и мне сейчас в общем-то все равно что в ней. Несколькими глотками выпиваю воду до дна, эх еще бы пару таких кружек сейчас выпил. Так, уже лучше. Где я вообще? Что случилось и сколько сейчас времени? И какой день? Мы сдвигали мешавшую нам ветку с дороги часам к семи вечера – уже ощутимо начинало темнеть. Сейчас, судя по свету за окошком сзади меня, день в самом разгаре. Я провалялся тут всю ночь и все утро? Черт, надо искать сначала ответы на простые вопросы, а уже потом Аню. Вот откуда у меня ощущение что с Аней все в порядке? Не знаю, но внутренний голос в этом практически уверен. Что-то часто мой внутренний голос стал себя проявлять, раньше за ним такого не замечалось. Эдак недолго и начать самому с собой разговаривать, спорить и оппонировать себе, прелестная получится картинка. Самое смешное, что я даже сейчас не до конца понимаю, внутренний ли это “голос”, или просто я себе внушаю, что всё хорошо. Ладно, надо попытаться встать, а с этим пока плохо: тошнит меня, и слабость, и эта головная боль, заставляющая все время морщиться.

Мои сбивчивые мысли прерывает открывающаяся дверь, и чуть пригнувшись в комнату заходит Бернхард, заполняя своим не очень массивным телом маленькое пространство внутри.

– Добрый день. Как вы себя чувствуете? – Бернхард выглядит совсем целым, только на лице, на правой скуле я заметил у него царапину, которую оставило стекло моей машины в тот момент, когда в него угодил камень. Свежей царапина не выглядела точно.

– Добрый. Пока не знаю, честно. Слабость, голова болит сильно. Сколько сейчас времени и какой сегодня день?

– Сегодня тринадцатое апреля, сейчас примерно полдень.

Вот так вот… Прошло три дня? Это вообще возможно? За это время могло случиться все что угодно… И где сейчас Аня? И где я вообще?

– Где мы вообще? Как я тут оказался?

– Это чей-то охотничий домик около Миттенвальда. Когда машина свалилась вниз, вы здорово ударились головой – выглядело на самом деле страшно. Мы с сыном смогли удержаться более менее, нам повезло, пристегнуты были. У вас было много крови из головы. – он указал пальцем на мою макушку, и я протянул руку, дотронулся до головы.

– Ау, вот откуда головная боль – опухоль достаточно большая, и это через три дня… А вот и рассечение. Шрам на ощупь не длинный, сантиметра три, но крови из головы всегда много при рассечениях. Сейчас там была большая запекшаяся корка крови.

– Тут нет ничего, чем можно было перевязать. К тому же, когда мы вас дотащили сюда, кровь почти перестала идти. – как бы извиняясь произнес Бернхард.

– Вы еще меня и тащили… Спасибо большое. Я тяжелый, думаю это было нелегко.

– Ничего, мы с сыном справились.

– Что вообще произошло? Вы не видели мою жену? А те люди на шевроле, что с ними? И эта толпа…

– Я толком ничего не видел, все произошло очень быстро. Мы свалились вниз, толпа нас не преследовала. Мне кажется, что шевроле уехал, судя по звуку мотора. Наверное все за ним побежали. Я не стал подниматься наверх, мне надо было заботиться о сыне, да и вы весь в крови были.

– А вы не знаете, моя жена смогла забраться в тот трейлер, у шевроле?

– Нет, я не знаю… Я видел, что она пытается туда забраться. Но дальше… Я не проверял.

– Мы далеко сейчас от этого места?

– Километрах в четырех, четырех с половиной. – Бернхард на секунду задумался. – Вы хотите туда вернуться?

– Да, конечно. Мне надо посмотреть, что там произошло. Попытаюсь понять, где сейчас моя жена.

– Я надеюсь, что она уехала на шевроле.

– Телефон..? – я вопросительно глянул снизу вверх на собеседника.

– Не работает. – огорченно подтвердил он мою догадку. – Я все три дня пытаюсь связаться с родителями, друзьями, хоть с кем-то. Но никак. Однако, я поговорил тут с некоторыми людьми… Старался из дома часто не выходить, но встретил пару солдат, они из казарм Миттенвальда. Поначалу чуть меня не пристрелили, но все же я смог их убедить, что я нормальный.

Солдаты рассказали моему спутнику немного, но все же больше того, чем знали мы сами. Началась какая-то эпидемия, или атака пришельцев из космоса, или конец света, или пришествие Сатаны – кто как это объяснял. Пока работала связь, официальной версии озвучено небыло. Началось все одновременно, причем не только в Баварии, и даже не только в Германии, судя по тому, что успели донести военные с других баз в Европе, и что посчитали нужным рассказать солдатам их командиры уже после объявления тревоги. На базе в Миттенвальде в тот момент находился всего только один батальон, в основном первогодки, с немногочисленными офицерами. Они убедились на собственной шкуре, что зараза (какой бы она не была) поражает не всех, но многих, причем совершенно произвольно, на первый взгляд. Вызывает, судя по всему, неконтролируемую и немотивированную агрессию. Поводом для нападения может послужить что угодно, да и вообще поводов ненужно. Жертву забивают руками или подручными средствами до смерти, или до потери сознания, в общем – пока интересно, пока есть сопротивление.

Бывали и выжившие после такого нападения, и таким образом удалось установить, что зараза не передается, по видимому, через кровь – выжившие после атак сами агрессивными не становились. В батальоне также нашелся свой процент заболевших, и сразу же