Прах - Элизабет Бир Страница 14

Крыло не подалось. Персеваль сумела лишь сдвинуть плечо вперед.

– Ой, – сказала она.

Здесь, в коридоре, было светлее, чем в шлюзе, и Риан увидела, что свет действительно падает сквозь крыло, словно оно – трехмерное изображение, которое кто-то воплотил в реальность. Персеваль обреченно опустила руку.

– Мне кажется, что оно сделано из наноструктур. И связано с моими обрубками.

– Ты его чувствуешь?

Сначала Риан решила, что Персеваль не ответит: вопрос, если подумать, был очень грубым. Она поморщилась, извиняясь, но Персеваль, похоже, не сочла слова Риан проявлением назойливости.

– Да, – ответила она. Ее губы превратились в тонкую линию. Вдоль линии подбородка Персеваль ритмично задергался мускул: похоже, это был какой-то тик. – Мне больше не больно.

Риан вспомнила голые кости под повязками. В ее горле поднялась желчь.

– Это отвратительно, – сказала Риан и накрыла ладонью руку сестры – это все, что она могла сделать. – Нам нужно узнать, где мы.

– Здесь тепло, – заметила Персеваль. – Значит, тут живут люди. Но в мире есть куча частей, про которые я ничего не знаю. Ты запомнила какие-нибудь схемы мира?

– Я никогда не выходила за границы Власти, – сказала Риан.

Даже это было преувеличением. Она никогда не выходила из дома Командора и даже не видела контейнеры с водорослями.

– Ну неважно.

Персеваль изогнула шею, оглядываясь. Пульт все еще был у нее в руке, она вцепилась в него, словно в бесполезный талисман. Разве инженеры суеверны? Затем она судорожно повернулась и разбила пульт об стену. Его части упали на пол. Персеваль отвернулась, дернув головой, словно от испуга.

Риан открыла рот, все еще чувствуя вкус крови и машинного масла. Но Персеваль задумчиво нахмурилась и подняла руку. Что бы ни собиралась сказать Риан, она заставила себя умолкнуть.

И поэтому услышала топот бегущих ног.

Персеваль тоже их услышала, но оглядываться ей было некогда. Они были одни, почти голые и безоружные.

Натянувшаяся на щеках кожа подсказала ей, что она задумчиво выпятила губы – привычка, над которой ее мать всегда подшучивала. Она отвлекала Персеваль от ее новых невесомых крыльев, которые создавали у нее мощное чувство ужаса.

Схем всего мира не было ни у кого. Насколько знала Персеваль, такая ситуация сложилась еще в эпоху полета. Схем всего мира не было ни у кого с тех пор, как двигатели и мозг мира вышли из строя, оставив людям только фрагменты карт и их бумажные копии. Но историю она помнила – рассказы о кораблях-мирах, которые, словно жадные пальцы, потянулись по пустому морю Врага; экипажи этих кораблей не уступали в храбрости неэволюционировавшему дикарю, вышедшему в Тихий океан на плоту, они просто обладали чуть более точными картами. Это была своего рода превосходная слепота, человеческое стремление исследовать окружающий мир и расти.

А может, все было не так. Ведь, в конце концов, тем же мог заниматься любой вирус. Ее симбионт, искусственно созданный и не обладающий интеллектом, прямо сейчас колонизировал неизвестные берега – тело Риан.

И все-таки Персеваль была человеком, и поэтому ей можно было простить этноцентрические суждения. Кроме того, ее тело подверглось процессу форсированной и ускоренной эволюции, а также тщательно спроектированной протезотомии. Она видела карты и, следовательно, могла их вспомнить. И она могла выяснить, где они, хотя бы в самых общих чертах.

Изображения в ее сознании мигали, поворачивались, сменяли друг друга. Четкие и точные, заложенные с помощью машинного обучения: она в отличие от своего отца не была врожденным эйдетиком. Но в ее арсенале был один трюк, недоступный ему: она накладывала один слой на другой, она поворачивала их и сравнивала.

У нее было естественное ощущение пространства, более острое, чем у обычных крылатых существ, и у нее было эхо, которое летело по коридору, – оно приближалось и уже вылетало из-за поворота. Все это создавало образ, географию. Карту.

Она знала, где они.

Персеваль предполагала, что ее окликнут или прикажут остановиться, но услышала тихое шипение пневматического оружия.

Рефлексы Персеваль были ускорены до предела, где начиналось снижение эффективности. В стрессовой ситуации думающие чипы управляли конечностями вместо нее; на то, чтобы довести электрический сигнал по нервам, понадобилось бы слишком много времени. Она могла оценивать ситуацию и действовать с такой скоростью, о которой неспроектированное существо могло лишь мечтать, – несмотря на то что это не вполне можно было назвать «мышлением».

Среагировать она не успела.

Крылья-паразиты раскрылись и развернули ее. Персеваль почувствовала себя беспомощным ребенком, которого крутит сильный взрослый. Одно крыло обхватило Риан, подтащило ее поближе. Персеваль поймала сестру и втиснула ее в изгиб своего тела; нос Персеваль погрузился в сальные темные волосы Риан. Риан завопила, и что-то начало швырять их из стороны в сторону. Вибрации от крика Риан проникали сквозь грудную клетку Персеваль, и она подумала о том, какую боль, должно быть, испытывает Риан, если так не щадит пострадавшие от вакуума легкие.

Персеваль захотелось закрыть глаза. Но если она и была готова признаться себе в трусости, времени на это у нее почти не было.

В коридоре стояли четверо, двое в каждом конце – перекрестный огонь. На них были черные комбинезоны с узорами, которые ярко светились в ультрафиолете, и поэтому Персеваль подумала, что эти люди – возвышенные.

Не задавая вопросов, не говоря ни слова, они выстрелили – и продолжили стрелять. Мимо Персеваль и Риан полетели дротики, кусочки пропитанного препаратами или просто смертельно опасного пластика, которые не представляли угрозы для хрупкого корпуса мира.

Никто не стал бы применять внутри мира взрывчатые боеприпасы – это было слишком опасно. Если не считать огня, то Враг был самой главной опасностью для всех – как для плебеев, так и для возвышенных.

Дротики почти бесшумно воткнулись в паразитические крылья – никакого пафосного звона или глухого стука, лишь шлепки – подобные звуки могли бы издавать капли воды, падающие с трубы. Они не прошли насквозь: каждый раз, когда дротик летел в Персеваль или Риан, на пути у него вставали крылья.

А затем они снова задвигались, не полетели, ведь коридор был слишком узкий, а потолок – слишком низкий, но плечи Персеваль рванулись, словно во время полета. Крылья… Она ощущала их, чувствовала, как они ползут вдоль переборок и пола, словно пауки, чувствовала, как гнутся кончики перьев, ощущала напряжение между ними, которое удерживает ее ноги над полом, она чувствовала напряжение в их распорках. Это было совсем не похоже на ощущения от плоти, мембран и костей.

Сначала