Ловчие - Никита Юрьевич Калинин Страница 12

Я успокаивал себя, как мог, но что-то не позволяло вот так, запросто напялить белое пальто и включить над головой нимб невинной жертвы. Что-то колючее со всех сторон, но в то же время очень хрупкое – совесть. Разбить её, если решиться, можно бы легко. Но я всё ещё считался со своей совестью. Иначе не оказался бы в этом поезде.

Состав настукивал извечную колыбельную уже достаточно далеко от Питера, но мне до сих пор мерещилось влажное ледяное дыхание Финского залива меж вагонными стыками. Питер как бы говорил мне: «не возвращайся». Ставший родным город отвергал меня, изрыгал, как нечто чужеродное и опасное.

Нхакал ещё дремал, но я уже чувствовал его близкое пробуждение. Шесть часов прошло с момента, когда я в очередной раз сбежал из больницы, на этот раз решив не дожидаться визита «воробья» с «мятым». А уверенность, что придут именно эти двое, была почти мистической. Как и в том, что теперь у полиции более чем достаточно поводов, чтобы отправить меня в СИЗО. От побега меня не удержало даже мокрое драное пальто да тонюсенькие больничные штаны в качестве одежды. Когда принимаешь определённые решения, уже не до мелочей вроде воспаления лёгких.

Куда я ехал – не знаю. Тысячи рублей, что нашлась вдруг в другом кармане, рядом с ещё одной вкусно пахнущей травами визиткой, хватило на билет до какой-то станции меж двумя столицами. Какой именно, я не запомнил – выбрал наугад. Да ещё на пачку любимых сигарет с недорогой зажигалкой. Остальное я опять отдал какому-то бедолаге возле вокзала, который хрипло выкрикнул мне вслед: «Благодарю!».

На визитку я даже не глянул, сунул обратно в карман. И только тут, меж вагонами, вспомнил, что купюра в тысячу рублей вроде как была сухой…

– Следующая ваша, – предупредил молодой контролёр, опять зыркнул на мои больничные штаны, на рассечённое лицо, поморщился от дыма и вышел. Хорошо хоть впустил – поверил в чушь, которую я нёс. Я внимательно смотрел ему вслед, а до этого – в глаза. Теперь я многим всматривался в глаза…

Очень хотелось, чтобы станция оказалась безлюдной, да ещё и посреди чащи. Так было бы проще: ушёл в лес, чтоб не видел никто, да и замёрз на хрен. Замерзать не больно – замерзал как-то в армии. Страшно – да. Но умирать вообще страшно. Целый год вон тренировался, через день напиваясь до беспамятства, а толку-то…

Ничего иного я не заслуживал. Одно дело убить убийцу – это справедливая месть! Лишить же жизни спасателя… большей низости и выдумать-то сложно!

Но когда поезд за моей спиной тронулся, я оказался посреди раскидистой деревни, разрезанной напополам железной дорогой. Огляделся – кругом дома, заваленные снегом по самые окна, а то и выше; печные трубы дымят сизо, воздух колючий, пахнет берёзовыми дровами, прям как в далёком сибирском детстве. Ничего другого не оставалось: я укутался в бесполезное сырое пальто, поднял отвороты к ушам и пошагал, куда глаза глядят, твёрдо решив не попадаться на глаза местным и успеть до полного пробуждения нхакала. После бегства отмеченного эта тварь наверняка затребует крови и неизвестно что ещё заставит меня сделать…

Я шёл по улице, уставившись под ноги. Впереди, в каком-то километре-двух за деревней, сплошным тёмным пятном виднелся лес. Издали он даже походил на родной бор, в котором я провёл свои самые светлые дни, собирая ягоды и грибы в таком количестве, что даже заядлые собиратели смеялись: «А пацану-то леший помогает!».

– Здрасьте! – вдруг прошепелявил кто-то.

Я кивнул на автомате и прошёл ещё шагов десять, прежде чем остановился и обернулся. Краснощёкая ватага детей, заботливо запакованная мамками в шарфы-шубы-шапки, прокатилась мимо чуть ли не кубарем, визжа и смеясь так задорно, что улыбнулся даже я.

– Он!..

– Да не…

– Да он! Сказано же: на дурачка похож. И лицо в крови. Фу!

Вспомнив про нхакала, я отвернулся и ускорил шаг, но дети обогнали меня и преградили путь. Ничего не оставалось, кроме как смотреть на них по очереди, недоумевая от сути их спора: вовсю обсуждалась степень моего соответствия «дурачку». Самому старшему из ватаги было не больше десяти. И все – мальчишки.

Денису сейчас было бы столько же…

– Вам чего надо? – от холода язык слушался плохо.

– Вас, Константин Николаевич, – растолкав остальных, важно заявил щуплый, с тоненьким голоском и раскосыми глазками то ли бурятик, то ли казашонок.

– Меня?..

– Правда, на дурачка похож, – заключил другой и показал отсутствие двух передних зубов. Но тут же схлопотал по плечу.

– Во, видел? – сжал розовенькую варежку в кулак бурятик, что обратился ко мне по имени-отчеству. – Нам сказали вас проводить!

– Куда проводить? Кто сказал?

– Пойдёмте, пойдёмте! А то замёрзните. Пацаны! – взвизгнул раскосый «главарь», и я вдруг понял, что это девочка. – Алга за мной!

Детьми невозможно было не очароваться. Глядя на них, я позабыл про всё на свете, ненадолго поверив, что всё ещё может быть хорошо, и что это не конец. Ведомый кучкой звонко смеющихся ребят, словно в сказку попавший, наслаждался всем, как в первый раз: хрустом снега, их дурашливой игрой, первозданной тишиной, которая на пару с усиливающимся морозом довлела на деревней, изредка нарушаемая перекличкой собак.

Но когда мы очутились на самой окраине, возле одинокого пролеска из застывших сосен, я остановился как вкопанный. В реальность меня вернул рык и скрежет когтей по камню постамента. Нхакал проснулся: проклятые угли уже шарили из темноты, а первый пробный щелчок вспорол благодатную зимнюю тишину тупым зазубренным когтём.

Собаки смолкли во всей деревне, а мне захотелось сжаться до ничтожных размеров, исчезнуть, сгинуть, и чтобы всё это было не со мной. Но от себя не убежать.

Я оглянулся и понял, что остался один. Крича и смеясь, дети бежали обратно, вверх по улице, а меня бросили возле старого-престарого тына, что петлял между соснами и нередко устало на них приваливался. Я и забыл, что бывают такие заборы – из прутьев ветлы и ивы.

– Ну?.. Чего встал? – за тыном неожиданно возник дедок. Маленький какой-то, белее снега вокруг. И я готов был поклясться, что это его голос скрипел в моей голове, когда я тянулся к бычьей шее лысого.

– Давай-давай в избу! Иго вернётся – не отбрешешься от игры снежки или ещё чего!

Я нетвёрдо шагнул к калитке и понял, что не всё так просто. Что нхакал не хочет, чтобы я шёл туда. Меня уже знакомо потянуло прочь –