Стальные боги - Замиль Ахтар Страница 12

– У всего есть цена, – продолжила она. – Такая, которую не смыть тяжелой водой. Вошедший в Лабиринт не будет прежним. Прикосновение Ахрийи меняет всех.

Ахрийя – еще один ложный бог, которого верующие в Лат считали воплощением зла. Как будто самого греха недостаточно. Как будто нужен кто-то, чтобы воплощать его. Да, Падшие ангелы тоже были злом, но грехи были их собственными.

Я рассмеялся ей в лицо.

– Вот почему моя религия истинная, а ваша ложная. Вы берете рабов. Вы верите, что человеком можно владеть. Если и есть на свете зло, то это рабство. Грехи, которые мы совершаем друг против друга, – вот что такое зло, а не какая-то темная богиня, которая правит адом.

Я мог бы поклясться, что она едва заметно ухмыльнулась.

– И как же называется то, что делаешь ты? Сколько людей трудится над перестройкой твоих кораблей, не получая ни монетки?

Я удивленно моргнул.

– Кто тебе рассказал?

– Я знаю многое, так же, как ты знаешь, что ты не такой несгибаемый, каким пытаешься казаться.

– Я верующий человек. Первое, что я сделаю, когда разграблю Костани, – привезу все ее золото и серебро на этот остров, чтобы заплатить всем, кто хоть раз поднял для меня доску. А вдовам тех, кто умрет на жаре, я отдам целый корабль драгоценностей шаха.

– Сначала нужно завоевать Костани. А без меня ты сделать это не сможешь.

Девушка отошла от меня, волоча за собой железный шар, будто он ничего не весил, и села в углу.

В ту ночь мне предстояло выбрать, кого отдать епископу, – ведьму или пятерых моих помощников. Я забился в угол своей каюты и накрыл голову простыней, чтобы отгородиться от окружающего мира. Я молил того, кто слышит все молитвы, о наставлении на путь истинный, об избавлении. Как я мог думать о том, чтобы отдать своих людей? И все же обещанная девушкой Костани запала мне в душу. Ведьма показала мне свою силу, передвинув железный шар, и я не мог отдать ее епископу и его инквизиторам. На рассвете я ползал по полу, все еще накрытый простыней, и умолял Архангела о прощении, потому что уже знал, что должен сделать.

Собрав пятерых командиров, я рассказал им о желании епископа, чтобы они предстали перед судом вместо меня, но умолчал о его предложении выдать ведьму.

– Мы готовы умереть за тебя, – сказал Беррин от всех пятерых. – Не стоит колебаться из-за твоей любви к нам. Мы знаем, что и Архангел так же любит людей.

– Мне жаль, – только и мог сказать я.

– Не нужно жалеть, брат, – сказал ясноглазый Зоси. От мысли о нем, болтающемся в петле, меня бросило в дрожь. – Мы все только что очистились в воде, смыли свои грехи. Мы умрем, почти не успев наделать новых, и, возможно, книга наших добрых дел окажется толще, чем книга грехов.

– Пусть Архангел запишет все ваши грехи в мою книгу, – сказал я. – Я понесу их, как вы несли наше святое дело.

Орво, мой главный алхимик и сапер, положил обожженную руку мне на плечо.

– Я не хочу умирать. Я еще не испробовал множество рецептов. Но буду горд увидеть ангелов с такой компанией.

Его грубое безбровое лицо было мне милее лица любой прекрасной девы.

Эдмар, имевший шрамов не меньше, чем волос, кивнул.

– Можешь назвать в мою честь мост в Костани. А, нет, пусть это будет бомбарда. Самая большая.

Каждый шрам на его лице был святее священного гимна, ибо они были получены на службе Архангелу.

Один Айкард снисходительно молчал. Он дергал светлую козлиную бородку – тщеславная мода, которую я терпеть не мог. Мой главный шпион менял форму бороды каждую неделю и, похоже, сейчас раздумывал, что отрастить в следующий раз, как будто знал, что останется в живых.

– Моими последними словами станет молитва за твою победу в Костани. – Беррин стукнул кулаком по столу, едва не разбив медный компас. – Раздави шаха своим сапогом и назови ему мое имя!

От одной мысли о том, что епископ сделает с ним, у меня закипела кровь. Я не мог это принять. Я – Михей Железный, возрожденный в тяжелой воде Священного моря, слуга Архангела и Двенадцати ангелов, покоритель Пасгарда, Саргосы, Пендурума, Диконди и Эджаза. За десятилетие кровопролития я утроил размер империи. А чего добился епископ Иоаннес, чтобы иметь власть надо мной?

Я обнажил меч, бросил его на стол и взглянул в непреклонные глаза своих верных соратников. Таких смелых, что им и смерть нипочем. Нет, таких преданных, что они приветствовали смерть.

– Сегодня, – сказал я, – начинается наша война за чистое место без подлых священников и жестоких лордов. За землю, которой правит Архангел. Но только для тех, кто верен ему на словах и на деле. – Я высоко поднял меч. – Вперед!

Мы вшестером убили или покалечили всех этосианских рыцарей, охранявших Гроб апостола Бента, хотя в основном это была заслуга Эдмара. Его метательные ножи всегда находили плоть, будь то подмышечная щель в латах или задняя часть колена. А мне, здоровяку с длинным мечом, рубить рыцарей было все равно что разрывать детей в доспехах (не то чтобы я когда-либо занимался подобным).

Епископ Иоаннес подсчитывал десятину в своем кабинете. Я выволок его из собора за волосы, связал и потащил на самый высокий холм. Он приготовил там костер – из всех способов казни сожжение было самым болезненным. Предполагал ли он, что я отдам ему ведьму? Или он собирался пытать моих людей?

Так или иначе, его судьба была решена.

– Тебе конец, Михей Железный, – сказал он, когда я привязывал его к столбу на костре. – Я говорю от имени Архангела. Неужели ты не понимаешь?

– Тогда ищи у него прощения. Скоро ты предстанешь перед судом.

Вокруг собрались паладины. Пятеро моих помощников держались рядом. Беррин с детским лицом, мягкий Зоси, Орво, Эдмар, несгибаемый Айкард. Я больше никогда в жизни не допущу мысли о том, чтобы бросить их.

Но кое-кого я увидеть не ожидал. Мою пленницу, ведьму.

– Кто освободил тебя? – спросил я, когда она шла ко мне с лицом безмятежным, словно ясное небо.

Она сняла с головы желтый шарф. Зрачки отражали солнечный свет, будто изумруды.

Увидев ее, епископ выпучил глаза.

– Это про́клятая женщина! Это за нее ты готов убивать, Михей? Разве ты не видишь, кто она такая? Не знаешь, что она такое?

– Кем бы она ни была, она моя.

– Она маг! – вопил епископ. – Чародейка, чьей силы тебе даже