Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев Страница 9

я хочу знать, что они планируют дальше. Куда двинет Квантунская армия? Что шепчут в Токио? Активизируйте все спящие ячейки, всех агентов. Я хочу знать их мысли, их страхи, их планы. И самое главное, вот что: мне интересны люди, среди военных и политиков, которые не поддерживают милитаристские настроения. Возможно, они скрывают это. Но я уверен, что такие люди там точно есть. Нам надо их найти.

Судоплатов, стоя у стола, слегка сжал пальцы, его голос был спокойным, но с едва заметной ноткой сомнения:

— Товарищ Сталин, Япония — это крепкий орех. Кэмпэйтай следит за каждым шагом, их полиция вылавливает коммунистов, как рыбу в сетях. У нас есть агенты в Токио, Осаке, даже в штабах Квантунской армии, но спящие ячейки — это наш последний резерв. Если их разбудить, мы рискуем потерять всю сеть. Вы уверены, что это стоит риска?

Сергей сжал трубку:

— Риск, товарищ Судоплатов? Вы говорите о риске, когда японцы стоят в Маньчжурии, а их флот смотрит на Владивосток? Я знаю, что будет, если мы не будем готовы. Япония — не просто враг, это буря, которая сметёт нас, если мы не помешаем их планам. Активизируйте ячейки. Всех. Найдите агента, который близок к Хироте, к Тодзио. И к тем, кто против них.

Судоплатов напрягся, но не подал виду. Его брови слегка дрогнули, голос стал тише, но твёрже, с лёгким вызовом:

— Товарищ Сталин, если вы считаете, что мы не можем ждать, то конечно я начну действовать. Но разведка — это не такое простое дело, это люди, которые рискуют жизнью каждую минуту. У нас есть один очень хороший внештатный агент в Токио — он из местных, японец, скрытый коммунист, работает в газете «Асахи Симбун». Он близок к министерству иностранных дел, подбирается к Хироте, но даже он не может просто войти в их кабинеты и взять документы. Это требует времени, прикрытия, денег. Если мы сделаем один неосторожный шаг, Кэмпэйтай тут же заметит.

Сергей, встав из-за стола, прошёлся по кабинету, его сапоги скрипели по паркету. Он остановился у карты, ткнул пальцем в Токио:

— Активизируйте этого агента в Токио. Дайте ему еще деньги, связных, шифры. Если он близок к Хироте, пусть подбирается ближе. Пусть слушает, записывает, крадёт информацию. Время, товарищ Судоплатов, это то, чего у нас нет.

Судоплатов ответил, с легкой тревогой:

— Хорошо, товарищ Сталин. Я дам приказ. Но если Кэмпэйтай раскроет агента, мы потеряем не только его, но и всю сеть в Японии. Вы готовы к такой цене?

Сергей, закурив трубку, выпустил клуб дыма, который закружился в свете лампы:

— Цена? Она будет выше если мы это не сделаем.

— Я понял, товарищ Сталин. Приказ будет выполнен. Я свяжусь с Токио сегодня. Наш агент получит инструкции.

Сергей, кивнув, вернулся к столу, его пальцы сжали трубку, голос стал тише, с ноткой усталости:

— Идите. И помните — от этого зависит судьба страны. Не подведите меня.

Токио, 24 января 1936 года, раннее утро.

Город просыпался под низким серым небом, где редкие снежинки кружились, оседая на узких улочках, покрытых брусчаткой, утрамбованной землёй и местами скользким льдом. Температура держалась около нуля, и холодный ветер, пропахший углём и дымом от жаровен, гнал обрывки газет по тротуарам Гиндзы, где трамваи звенели, их колёса скрипели по рельсам, а резкие звонки смешивались с криками торговцев: «Тофу! Горячий тофу, согреет душу!» и «Макрель с Цукидзи, свежая, как утренний бриз!». Улицы, зажатые между деревянными домами с потемневшими балками и бумажными сёдзи, чьи края пожелтели от времени, и кирпичными зданиями в западном стиле, с облупившейся краской и неоновыми вывесками, гудели от жизни. Женщины в шёлковых кимоно, с узорами цветущей сакуры, журавлей или волн, шагали медленно, их деревянные гэта стучали по брусчатке, зонтики из промасленной бумаги защищали от снега, а лица, слегка напудренные, скрывали тревогу, мелькавшую в глазах. Мужчины в серых пиджаках, с потёртыми портфелями и фетровыми шляпами, спешили в офисы, их дыхание вырывалось паром, смешиваясь с запахом угля, рыбы, соевого соуса и благовоний, пропитавших воздух. В рабочих кварталах Асакусы стояли деревянные дома, тесно прижавшиеся друг к другу, их крыши, покрытые инеем, блестели в тусклом свете утренних фонарей. Запах жареной рыбы и мисо висел над переулками, где дети, в рваных куртках и шарфах, связанных матерями, играли в камешки или гонялись за кошками, их смех разносился над лаем собак и скрипом тележек, тянущих пассажиров через снег. Храмы, Сэнсо-дзи в Асакусе и Мэйдзи в Синдзюку, окружённые вишнёвыми деревьями, чьи ветви гнулись под инеем, звенели бронзовыми колоколами, их глубокий гул плыл над городом, перебивая шум трамваев, гудки автомобилей и крики торговцев. На рынке Цукидзи, где воздух был густым от запаха свежей рыбы, торговцы, с покрасневшими от холода руками, разделывали тунца, макрель и осьминогов, их ножи сверкали в свете фонарей, а голоса звучали: «Тунец! Лучший в Токио, прямо с моря!», «Осьминог, свежий, только для вас!». Чайные, с деревянными вывесками, вырезанными каллиграфией, и бумажными фонарями, качавшимися на ветру, манили теплом, их интерьеры пропахли маття, рисом и дымом от жаровен, где грелись старики, попивая сакэ. В центре Гиндзы неоновые вывески магазинов и кафе — «Сигареты Асахи», «Мыло Као» — мигали, отражаясь в лужах, а из открытых дверей кафе доносился джаз, смешиваясь с запахом кофе, сигарет и дешёвых духов. Молодёжь, студенты в свитерах и клерки с узкими галстуками, спорили о Париже, о моде, о фильмах Чарли Чаплина, но их голоса затихали, когда мимо проходили офицеры Кэмпэйтай в чёрных мундирах, их шаги были тяжёлыми, а глаза — цепкими, выискивая коммунистов, шпионов или просто тех, кто выглядел подозрительно. Напряжение висело над Токио, как дым от угольных печей, подпитываемое слухами о Маньчжурии, о генералах, жаждущих войны, и о пакте с Германией, подписанном в прошлом году. Уличные музыканты, играющие на сямисэне в переулках, пели о любви и море, но их голоса дрожали, словно предчувствуя бурю.

Кэндзи Ямада, тридцати пяти лет, японец, коммунист и агент Москвы, жил в скромном доме в Асакусе, деревянном, с потемневшими балками, татами, пропахшими сыростью, и бумажными сёдзи, через которые просачивался холодный свет. Дом, окружённый низким забором, заросшим мхом, пах благовониями, и варёным рисом, который Кэндзи готовил на маленькой жаровне. Его худощавое лицо с острыми скулами и тёмными глазами, скрывалось за стёклами круглых очков. Утром он сидел у низкого стола, пил зелёный чай из потрескавшейся чашки, его пальцы дрожали, перебирая шифрованные заметки, спрятанные