Русь непокоренная. Нашествие - Денис Старый Страница 8

— Споры после. Нынче собираем добычу, считаем, что взяли у половцев, и что кому по потребности, то и передаем нынче же. Дети — они должны быть в тепле и сыты, — сказал я.

Нет, работа вдруг не закипела. Пришлось еще немало сказать слов, вразумить, встретиться глазами с упрямым Жировитом, указать, кому что делать. Но все же и молодцы, и бабы стали разбирать телеги и кибитки половцев. Не все могли мы с собой забирать, но осмотреть нужно тщательно. Да и любое имущество должно быть подсчитано и присмотрено.

Всплыли мыслеобразы, и я вспомнил о своей службе. Мне не с чем сравнивать, как-то в своей жизни не так и много брал я конвоев… Да и больше там попадалось оружие — и, конечно, то были не палки и не луки со стрелами. В Афгане пришлось громить и караван с наркотиками. Так что… Половцев я не брал. И не понимал, что у них может быть ценным.

На первый взгляд добычу мы взяли очень неплохую. Мы?.. Подспудно, но я начинаю ассоциировать себя единым целым с теми людьми, которые сейчас занялись работой. Женщины, взрослые дети, а это лет от пяти-шести, — именно они составили костяк той рабочей силы, которая сейчас и перебирала награбленное кипчаками, готовясь к походу.

У нас складывалась серьёзная проблема, связанная с тем, что ровно на одну телегу-кибитку просто не хватало возницы. Это даже если учитывать, что всех женщин мы посадим за управление телегами. И более того — если мы посадим «за руль» ещё и трёх подростков, одиннадцати и двенадцати лет от роду.

— Ну… воевода, — с иронией сказала Любава, красавица, но, судя по всему, еще та язва. — Так вот… грозный воево…

— Любава, или говори, или иди прочь и подумай, что было бы с тобой уже этой ночью, — сказал я и потом уже тихо, чтобы точно никто не слышал, продолжил. — Тебя уже взять готовы были прямо вон на той телеге. И платье порвали… Будь благодарна. А еще и брат твой направил меня сюда, чтобы выручить.

— Митрофан? Он живой?

— Да, а ты работай и помогай! И меньше разговоров!

Она стояла и пыхтела, как тот паровоз. А потом залилась слезами и убежала. Понимаю, что неприятно. С другой же стороны, нужно понимать, что к чему и что к месту нынче. Это Лучано ее спас от поругания, первым выстрелом из арбалета снял насильника. Или она еще плакала от счастья, что брат живой. Или от всего разом: и от горя, и от радости, и просто, чтобы защитить себя слезами.

Девушка смотрела на меня исподлобья. Но я не добрый самаритянин, чтобы всем угождать. Защищать — не значит не поддерживать дисциплину. Ну и не обязан я обнимать каждую плачущую девицу. Тут все разрыдались, особенно дети. А мальчишки лет до десяти стояли, надували щеки, чтобы не заплакать, хотели быть сильными… Не получалось. Пусть выплакиваются. Это нормальная реакция организма на стресс.

— Ну? Говорить будешь, сколько здесь чего? — выждав время, спросил я барышню. — Обиды позже. Любава! Нам уходить нужно!

— Десяток и ещё семь — соболиные и лисьи шубы, еще и бобровые есть, — сообщала мне Любава, которая сразу и как-то негласно взяла командование «бабье-детским взводом» на себя.

Может потому и командовала, что быстрее остальных успела выплакаться. Еще бы была не такой строптивой, так и цены б девке не было. Впрочем, на рабском рынке на каждую ценник поставят. Это бы и дать понять и Любаве, и всем остальным.

— Серебро нынче не считайте, а то и за день не управимся, — повелел я, когда услышал про целый сундук.

— А что считать-то его? Там нешто поверх трёх сотен гривен будет? Половцы о том сказывали меж собой, — отвечала девушка, пожимая плечами.

— А ты половецкий язык знаешь? — уточнил я.

— Понять могу. Батюшка мой, в сечи погибший, послом был в Орде хана Аепы. У нас гостили кипчаки. Так что немного и знаю их язык, — отвечала девушка. — А вот то, что ты гривны не ведаешь… Видать, сильно тебя по голове-то…

Вот же язва. Все равно, если и не гривну, то свои «пять копеек» вставит.

Гривны… Знавал я такие, с позволения сказать, деньги в будущем. Не сразу понял теперь, о чем идет речь. Ведь ещё, вроде бы как, знатные мужики в Древней Руси носили плетёную проволоку на шее, которую гривнами называли.

Подошел к сундуку и посмотрел на эти «деньги». По сути, гривна — это такой вытянутый брусок из пористого серебра. На нём виднелись насечки. Несложно было догадаться, особенно по тому, что эта гривна была неполной, что по насечкам отрубались куски, которые служили чем-то вроде разменной монеты.

На Руси нынче нет даже собственной монеты! А ведь я знал, что в кладах IX–X веков находят монеты, пусть и арабские. Что ж, будем познавать мир. В своих потугах изучить историю некоторые моменты я неминуемо упустил. И если есть серебро, то почему бы и не чеканить монету? Видел я в музее Монетного двора примитивные, совсем не сложные станки для чеканки монеты. Видно, пока не до этого здесь, но рано или поздно наладим.

Всего больше половцы награбили оружия и доспехов. Но оно и логично. Я бы, на самом деле, больше обрадовался бы топорам и пилам. Безусловно, оружие нужно, но пока в нашей зарождающейся общине сабли и мечи и держать-то практически некому. Ну, в крайнем случае, приспособим древковое оружие, копье, которое проще в использовании. И кто копейщики? Бабы да детки?

Пока что я рассматривал добро в телегах, а Любава называла, чего досталось нам. Я сожалел, что нет бумаги и ручки, чтобы все записать и свести в табличку, под роспись — кому что передается в пользование. Вот такой я педант. Люблю, когда документы в порядке.

Вот… уже и не такие мутные воспоминания появляются. Но так… будто бы распаковываются один за другим заархивированные файлы.

Это буквоедство и серьезное отношение к документообороту началось после военного училища, и особенно усилилось, когда некоторое время я возглавлял русскую военную миссию в Мали. Бумага… тоскую по ней уже сейчас. Я не я, если у нас в поселении не будет хоть