Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий Страница 8

Светлана, стоявшая в дверях, игриво прикусила губу:

— Может, веники подать?

— Подавай, подавай! — замахал рукой Брежнев. — Только смотри — дубовый мне, а Юрию Владимировичу… ну, пусть берёзовый. Он у нас ещё молодой, не закалённый!

Андропов только покачал головой, но в глазах его мелькнуло что-то хищное:

— Ладно уж… берёзовый так берёзовый. Зато потом… может, и дубовый попробую.

— Может и попробуешь. Какие твои годы? — хохотнул Брежнев.

Светочка вышла, оставив дверь чуть приоткрытой, чтобы парок немного вышел. Через щель было видно, как она наклоняется за вениками, и атласные трусики натягиваются на аппетитной попе так, что сердце Андропова застучало сильнее.

Брежнев вздохнул, растягиваясь на полке, как объевшийся сметаны кот:

— Эх, Юра… а ведь жизнь-то — хорошая штука.

Андропов кивнул, переведя взгляд в потолок, где клубился пар:

— Пока мы её делаем такой, Леонид Ильич.

За стеной зашуршали листья веников. Юрий Владимирович поглядывал на Светочку и ощущал, как сердце бьётся всё сильнее и сильнее. Ему как будто даже стало не хватать воздуха. Он попытался встать, но теперь и его ноги казались ватными.

В глазах потемнело. Воздуха не хватало, хотя в парной не было очень душно. Андропов просипел:

— Что-то…

Леонид Ильич почувствовал это первым. Сначала — лёгкое головокружение, будто после третьей рюмки «Зубровки». Потом странная тяжесть в груди, как будто кто-то положил на неё тёплый кирпич. Он хотел сказать что-то Юрию, но язык не слушался.

— Юр… — только и успел выдавить он.

Но Андропов уже не слышал. Его тело медленно сползало с полки, будто кто-то невидимый потянул его вниз. Пальцы судорожно сжали край лавки, но силы уходили слишком быстро.

Глаза застилала пелена.

Светочка стояла в дверях, держа веники. Но теперь её улыбка была другой — холодной, отстранённой.

— Хорошо попарились, товарищи? — спросила она тихо.

Брежнев попытался закричать, но вместо этого лишь хрипло выдохнул. Его рука дёрнулась, словно пытаясь дотянуться до колокольчика, до помощи, до кого-то… Но колокольчик остался на террасе.

Юрий Владимирович уже лежал на полу. Его простыня съехала набок. Он белел пузом, как выброшенная на берег распухшая селедка. Последнее, что он увидел перед тем, как мир поглотила тьма — это Светочкины туфли на высоких каблуках, медленно приближающиеся к нему.

Ветер за окном бани шелестел листьями. Квас в кружках перестал пениться. Пар рассеялся.

А два старых волка так и остались лежать рядом — один с открытым ртом, другой с полуприкрытыми глазами, будто всё ещё пытаясь что-то разглядеть в этом внезапно потемневшем мире.

Аконит — хороший яд. Если не будут вскрывать специально и зондировать кишки двух властителей СССР, то можно принять за сердечный приступ. Вон сколько выпили вчера и сегодня. А потом сдуру полезли в баню, вот сердечки и не выдержали перегрузки.

Светочка наклонилась, поправила фартук, попыталась нащупать пульс и тихо сказала в пустоту:

— Будете светить всегда и всем… Будете…

Потом она подошла к дверям, прикрыла за собой дверь и уселась на край скамьи. Через пять минут она войдёт в парную, увидит лежащих на полу мужчин и закричит, забьётся в истерике. Пока же требовалось настроиться на долгое и продолжительное время допросов. До тех пор, пока её не вытащат из застенков КГБ…

Глава 4

Я зашёл в коммуналку, готовый к разному развитию событий, но… Оказалось, что к этому я был не готов!

На меня тут же налетел Макарка и потянул за собой:

— Дядя Петя! Дядя Петя, только тебя ждем! Там у Семена Абрамовича и Матроны Никитичны свадьба!

Я подобрал с пола упавшую челюсть и, хлопая ресницами чаще, чем испуганная бабочка-капустница крыльями, прошел в комнату Матроны Никитичны…

…где царила атмосфера, которую можно описать только словом «сюрреализм».

Комната Матроны Никитичны, обычно напоминающая музей советского быта с её кружевными салфетками, хрустальными вазочками и портретом Брежнева над кроватью, сегодня преобразилась. Стол был заставлен так, что едва выдерживал вес посуды и яств.

Помидоры и огурцы сдерживали зелень, норовившую перевалиться через край широкой тарелки. Два глубоких блюда накрыты мелкой посудой, но по вырывающемуся пару можно было понять, что внутри по-партизански скрываются круглобокие картофелины с маслом и мелким укропом. Нарезанная «Докторская» соседствовала с «Краковской», а их красноватые колечки были разбавлены бежевой «Ливерной».

Ещё два блюда могли гордиться селёдкой под шубой. Оливье тоже было накрыто неглубокими тарелками, чтобы не «занялось». Нарезанный кубиками холодец манил упругой сальной корочкой. А две бутылки «Советского шампанского» красовались рядом с тортом, как солдаты возле Вечного огня.

Но самым потрясающим зрелищем для меня стал вовсе не заставленный стол, а хозяйка комнаты и её избранник!

Семён Абрамович, сухонький старичок в твидовом пиджаке с орденскими планками, сидел на диване, красный как рак, и держал за руку Матрону Никитичну, которая, вопреки своему обычному строгому виду, улыбалась, как выпускница на школьном балу. На ней было что-то вроде белого платья, как будто перешитого из тюлевой занавески, а на голове — венок искусственных цветов.

Они посмотрели на меня, как нашкодившие сорванцы. Людмила и Михаил Игонатовы о чём-то переговаривались на кухне, а я… Я не сумел остановить разъезжающиеся в разные стороны уголки губ. Ну до чего же отличная картина!

И это я снова не про стол!

— Петенька, дорогой! — сказала Матрона Никитична, когда я сумел выдохнуть. — Ну наконец-то! А мы уже думали, ты не придёшь!

— Как же… без тебя… — добавил Семён Абрамович. — Без тебя никак!

— Ну вы… и партизаны, — улыбнулся я. — Ведь надо же такое удумали! И ведь сделали! Могу поздравить?

— Можешь, — кивнул Семён Абрамович. — Сегодня в полдень тихонько расписались…

Макарка, довольный, как удав на солнце, дёрнул меня за рукав:

— Дядя Петя, а они до последнего держали в секрете! Никому не признавались!

— Тогда поздравляю! От широкой души и от чистого сердца!

Я обошёл праздничный стол и обнял сначала жениха, а потом и невесту. Надо же, на старости лет решили расписаться. И ведь не ради жилплощади, всё одно их вряд ли скоро переселят, а ради друг друга. Столько времени жили рядом, а теперь вот взяли, да и решились.

Неужели это с моей лёгкой руки, когда мы просто посидели и немного поболтали? Приятно ощущать себя этаким Купидоном!

— Во, Петро заявился! — в комнату зашёл Михаил, держа в руках объёмную чугунную сковороду. — Как суд?

На Михаиле была синяя