Старые недобрые времена 3 - Василий Сергеевич Панфилов Страница 5

— Задаток верните, господа… живо!

Свои слова он подкрепил револьвером, практически воткнутым в глазницу лидера, и никто, включая самого Георга, не сомневался, что если понадобится, он выстрелит…

— Мы этого так не оставим! — уже за воротами проорал кто-то из них, — мы…

Но в висках застучали такие барабаны, что попаданец не расслышал скомканных, но, благо, недолгих угроз…

… и пожалуй, к лучшему.

Немного остыв, он ещё раз прошёлся по двору, и, вернувшись в мастерскую, закурил, размышляя над ситуацией.

— Дельцы здесь, конечно, те ещё… но, — он затянулся, — не слишком ли нагло? Может, они решили устроить мне этакую проверку на прочность? Не исключено. А может…

Не договорив, он затянулся ещё раз и резко потушил папироску, сжимая губы в узкую линию. Не все слова можно говорить вслух, особенно если считаешь, что ситуацию, быть может, спровоцировали джентльмены из клуба…

А что? Стратегия нехитрая — сперва помочь новичку с мастерской и небольшими инвестициями, в обмен на скромную толику грядущих доходов.

А потом — вставить палки в колёса, показать, что без них они никто… и соответственно, потребовать большую долю! В обмен за решение проблем, разумеется, а не то, что вы подумали!

Вот так вот, по чуть, можно откусить ох какой знатный кусок ещё не испечённого пирог. Любители делить чужое на своё, мать их…

Он, конечно, может и ошибаться, но вариант далеко не нулевой, повадки деловых людей неплохо изучены ещё в Университете Пенсильвании. Сентиментальностью они, как правило, не страдают, да и честнейшие, казалось бы, люди, могут накрутить себя так, что отъём чужой собственности будут считать восстановлением справедливости, а уж действительной, или мнимой, не суть.

— Н-ну… — этак я себя знатно накрутить могу, — подытожил он, — надо проверять… и ждать. А ещё — не доверять никому, и искать своих, и только своих людей, а это…

…мелькнули было мысли о найме русских, но тут же пропали. Какие, к чёрту, русские в США 1860-го года? В шуточном количестве разве что. Да и то преимущественно из западных губерний и черты оседлости.

Да и смысл? Он же теперь не Ванька, а Георг… и нанимать нужно своих… немцев. Иначе просто не поймут.

Поднявшись поправил воротник и отряхнулся, чувствуя себя, как перед смотром, и, поймав себя на этом, усмехнулся криво. Что ж… смотр и есть, вот только смотреть будет он!

Проверил револьвер, смазанный, надёжный, прецизионного качества, сделанный ещё в Университете, самостоятельно, после первой этнографической экспедиции. Это не паранойя… это привычка, и пожалуй, необходимость.

Проверил дерринджер — маленькую, но очень ядовитую змею в рукаве. Кастет на месте, как всегда, отчасти символ… а отчасти память о рукопашных на бастионах. Нож… на месте.

Шаг к двери…

… и воздух за дверью мастерской, обычный, в общем-то для большого города, явственно отдающий углём, конским навозом, керосином и пылью, показался ему пахнущим порохом. Как когда-то… не так уж давно, в Крыму.

Что ж… он снова на войне, пусть пока и не объявленной.

Неторопливо шествуя в порт, Георг на ходу мысленно формулировал требования к работникам, которых он собирался нанять, к их профессиональным качествам, внешнему виду, возрасту, происхождения и массе других мелочей, который, складываясь в месте, составляют личность.

В порту, где он бывал уже не раз, попаданец шёл, как по карте, машинально, совершенно того не желая, отмечая возможные огневые позиции, выцеливая в толпе людей, могущих оказаться опасными, и готовый…

… да наверное, на всё.

Это не доставляло Георгу ни малейшего удовольствия, и он прекрасно осознавал, что ему нужен психолог… или священник. Но о психологии ему, пожалуй, известно как бы не больше современных специалистов, а к религии, несмотря на регулярные, но впрочем, не частые, посещения церкви, он относится брезгливо.

Шмидт не спешил, не метался от группы к группе, а мельком, на глазок, оценивал только что прибывших иммигрантов, толпящихся на пирсах, «охотников за головами» вроде него, вербующих работников прямо с пароходов и обстановку в целом. Растерянные, подавленные, или, напротив, излишне возбуждённые люди, ломаные, мозаичные судьбы, самые причудливые биографии и национальности.

Не то, не то… он и сам толком не знал, чего же ищет, но пока — не то! Крепкие руки, навыки, это всё хорошо, но…

В глаза ему бросился островок странной тишины, затишья перед бурей, совершенно неестественный в порту, и он решительно свернул туда, без тени сомнений расталкивая портовых рабочих и зевак.

Трое мужчин, без тени сомнений стоящие перед толпой докеров…

… а за ними женщины и дети, и ситуация, насколько он может судить по напряжению, по будто электризованому воздуху, по обрывкам повисших фраз, не самая простая. Кто-то из работяг ляпнул… а может быть, и позволил себе лишнего в отношении одной из женщин.

Нравы в порту простые, а иммигранты, обычно бесправные и безответные, как правило, обычно лишь стыдливо отводят глаза и уходят прочь, таща свои чемоданы и сундуки, чаяния и обиды.

Но не в этот раз.

Мужчины — в поношенной, но аккуратной одежде, явно перешитой из военных мундиров, рослые, костистые, без лишнего мяса, но с такой статью и военной выправкой, которую, как ни скрывай, не спутаешь ни с чем.

' — Немцы, — разом постановил он, — этих ни с кем не спутаешь! Прямиком из Германии'

Лица у ветеранов будто высечены из гранита, рублёные, грубые, иссечённые шрамами и уставом, полевыми лагерями и войной так, что ещё чуть, и не лица, а индейские тотемы. И глаза… такие, с которыми не каждый захочет встречаться взглядом, в них — многие и многие битвы и смерти. Глаза, в которых отражается не просто дуло винтовки, но вылетающая из неё пуля!

За их спинами — женщины. Не старые ещё, но преждевременно потухшие, побитые жизнью немногим меньше мужей, а у их ног — дети, испуганные, притихшие, прижавшиеся к матерям.

Парочка подростков, худых, костистых, ещё с щенячьими статями — как последняя линия обороны. Вперёд не лезут, но и за матерями не отсиживаются, и самому последнему докеру ясно, что эти без боя не сдадутся, и бить будут — насмерть! Как и отцы…

Попаданец пошёл через толпу портовых рабочих, нисколько не сомневаясь, что перед ним — расступятся. Рост, ширина плеч, дорогая одежда, повадки человека, привыкшего приказывать и убивать. Он давно не Ванька-раб…

Пройдя через толпу, он остановился, нимало не беспокоясь на спину. Нет, не