Генеральный попаданец 3 - Ал Коруд Страница 47

Вскоре к нам присоединился Ким Ир Сен, и мы позавтракали, обмениваясь любезностями.

— Китай древняя держава и в его опыте накоплено много хорошего и полезного, — объясняю свое пристрастие к гимнастике.

— Но я видел перед собой боевую дисциплину, — Мао был непроницаем и неспешен. И он не в курсе, что в ходе этих переговоров решится его судьба. Если поначалу, прибыв этот мир, я был настроен миролюбиво. То через полгода изменил свое мнение. Китайский лидер больше любил не революцию, а себя в революции. И мне было плевать на их древние традиции почитания старшего. Его скверный характер ломал устоявшиеся между дружескими державами отношения и поэтому будет крайне вреден в будущем. Не хватало мне еще вдоль советско-китайской границы держать огромную армию. И строить стратегию на войну сразу на два фронта. Проще убрать одно зазнавшееся препятствие.

— Мы всегда готовы как к миру, так и к войне.

Хозяин помалкивает. Еще не так давно он принял решение отдалиться от Советского Союза, чтобы проводить более независимую политику. То есть попытаться доить разом двух коров. Но после шока «Культурной революции» ситуация стала еще более напряженной, и Ким Ир Сен в китайско-советском конфликте занимал твердый нейтралитет.

Мао кивает, поднимая чашку:

— Мудрое решение. Но вы уже принимаете участие в войне.

Намек или обличение? По глазам этого китайского болванчика не понять. Решаю немного обострить:

— Ну если старый сосед устранился, то приходится нам помогать своим младшим братьям.

Вот тут Мао немного завелся:

— Кому определять, кто старший, и кто главный?

Вот и разгадка. Даже здесь не хочет уступать. Как вот с таким дундуком вести переговоры? Он не умеет в «европейский политик», когда стороны могут за несколько месяцев пару-тройку раз развернуться. Считает, что слова и сомнения вечны. Сам же додумался до совершенно бесчеловечного эксперимента со своими людьми, а затем жителями Камбоджи. Пол Пот его ставленник.

— С этим как раз все просто: кто первый начал перемены, тот и победил. Мы еще сделали это в 1917 году. А потом протянули руку дружбы всем соседним коммунистам.

Мао молча пьет чай. Мой ответ ему не понравился.

— Но это не сделало вас мудрей. Недавние ошибки и неправильные решения…

— Мешают вам принять нас в качестве учителя? Ну что же, значит, вы уже выросли и не нуждаетесь в советах. Но это не повод отказываться от старой дружбы.

Китаец пристально на меня посмотрел. Под таким взглядом склоняют головы люди и сильнее меня, а уж как дрожат его «товарищи».

— Вас, Запад, сложно понять. Слишком чуждая для китайцев цивилизация.

Флегматично замечаю:

— А мы не Запад, мы Север. Поэтому нас еще сложнее понять.

Мао некоторое время осмысляет мои слова, что-то требует от переводчика, затем улыбается. Как ни странно, но после обмена колкими фразами общение пошло легче. Что ему на самом деле понравилось?

По итогу муторных переговоров мы определились, что вскоре обменяемся правительственными делегациями. У нас много общих интересов в экономике. Тут заложен огромный потенциал, что сейчас не развивается. Я посоветовал Мао больше помогать Северному Вьетнаму.

— Если американцы победят, то рядом с вами окажутся чужаки. И стратегическая ситуация по итогу получится некрасивая. Как вам возвращать Тайвань?

Вот тут Мао дернулся. Пряник больно шикарен. Бери, малой, не подавись!

— Северный брат считает, что уже пора?

— Готовится никогда не поздно. Вьетнам здорово выматывает американцев. А если вы еще найдете потерянные советские ракеты, то в джунгли упадет больше американских самолетов.

Намек был очень толстый, но Мао живо согласился:

— Я обязательно по приезде домой дам задание искать ваше оружие. И… можно попросить и для нас что-то подобное?

— Попросить можно.

«За базар отвечаю. Пусть просят. Не факт, что дадим».

Мао ничем не показал свое одобрение. Умел держать лицо. Мы по итогу согласились обсудить чисто военные вопросы среди армейцев. У наших были к китайцам некие предложения по организации ПВО. Вьетнамцам не хватало самолетов и летчиков. Так что пока суть да дело, Союз успеет получить хоть какой-то профит. Что будет дальше, мне неведомо. Главное — не сделать хуже.

Вечером все лидеры присутствовали на торжественном заседании Трудовой партии Кореи, посвященном нашей революции. Для того я прибыл сюда в этот памятный день. В Москве решили не проводить 7 ноября парад, ограничиться демонстрацией. Через два года пятидесятилетие Великой Октябрьской революции. Вот тогда и отметим широко. Заодно снимем кучу фильмов, претендующих на объективность. Гости выступили на заседании с приветственными речами, а вечером я провел совещание с Василием Кузнецовым. Он перед азиатской поездкой был назначен министром иностранных дел. Должность при мне больше техническая, но надобен профессионал. Договора с КНДР подписаны, что-то оставили на потом. Не зря, в общем, скатались.

Я долго не мог заснуть. Разница во времени, да мысли всевозможные одолевают. Придется все-таки по приезде в Союз отдать указание о начале операции «Восточный ветер». Опять прольется много крови, пусть и чужой. Что же я такой кровожадный? Никого не жалею и вмешиваюсь в судьбы чужих народов. Имею ли на это право? Стоит ли так кроваво устилать свой путь в истории? Но ведь если бы не вмешательство Мао, то Индо-Пакистанская война закончилась полнейшим разгромом последнего. Индия была в шаге от окончательной победы. Но если бы мы не пошли на попятный, то и этого разговора не было. Политика — искусство компромиссов. Никуда от нее не деться. Подставь сначала одну щеку, чтобы затем разбить чужую морду.

Но я был бы не я, если бы не планировал очередную гадость. Большой головной болью для Пакистана является проблема «свободных племен», состоящих в основном из пуштунов. Этот народ вовсе не является большинством в Афганистане, но играет в его истории большую роль. «Линия Дюранда» — современная граница между Афганистаном и Пакистаном была установлена в 1893 году в результате подписания договора между афганским эмиром Абдуррахманом и секретарём по иностранным делам английской колониальной администрации в Британской Индии лордом Дюрандом. «Линия Дюранда» проходит через Хайбер-Пахтунхву, Белуджистан и спорный регион Гилгит-Балтистан в северном и западном Пакистане, отделяя его от северо-восточных и южных провинций Афганистана.

Тогда линия была прочерчена прямо через земли племен, живущих между Афганистаном и Британской Индией, разделяя сферы влияния последних. В середине XX века территория по обе стороны границы стала предметом движения