Доброе дело - Михаил Иванович Казьмин Страница 46

о денежных делах говорить. Пришлось надавить на то, что не следует лишать нашу юную художницу удовольствия впервые в жизни собственной рукой подписать договор с заказчиком. Ну да, слово «художник» тут не особо в ходу и если употребляется, то обычно в широком значении «человек искусства», но не «изографиней» же мне сестрицу обзывать? Кстати, серебряный рубль, честно заработанный Оленькой у Смирнова, матушка забрала, чтобы сохранить его на память и вручить моей названой сестрице, когда той шестнадцать исполнится, а взамен выдала ей рубль мелочью, каковая, как я подозревал, вскорости и была потрачена на сладости.

— Что же, Алексей Филиппович, в коммерческом успехе книги я целиком и полностью уверен, — сразу после положенных приветствий перешёл к делу Смирнов на второй нашей встрече. — Честно говоря, даже в какой-то мере вам завидую, я бы не то что написать так, и додуматься до такого не смог! Даже ума не приложу, как вы всё это выдумали! — и вновь, как и в прошлый раз, я получил от издателя этакий пристальный взгляд, наполненный всяческими подозрениями. Знать бы ещё, в чём именно… — Поэтому готов предложить вам по одному рублю и семидесяти пяти копеек за строку рукописи, — продолжал Смирнов, — то есть по высшей в моём издательстве ставке. Всего в вашей рукописи, — он глянул на лежавший на столе бумажный листок, исписанный цифрами, — две тысячи двести тридцать две строки, что даёт три тысячи девятьсот шесть рублей вашего гонорара. Если вы, Алексей Филиппович, согласитесь принять тридцать процентов суммы авансом и получить остальные семьдесят процентов в течение полугода после выхода книги из печати, я готов повысить сумму до четырёх тысяч двухсот рублей. Выйдет книга в начале февраля месяца будущего года.

Так, значит, февраль да ещё полгода — это у нас август. Не самое удобное время… Так-то эти четыре двести с той тысячей, что будет выплачена за рассказы, как раз бы и позволили мне решить вопрос с новым домом, не трогая остальных моих доходов, которые я собирался вложить в «Русский артефакт», но вот если в конце лета начать чисто косметические работы внутри дома очень даже можно, то с работами более серьёзными, связанными с перепланировкой и пристройкой новых помещений, придётся ждать до будущего апреля. То есть закрыть жилищный вопрос я смогу лишь к осени года от Рождества Христова одна тысяча восемьсот двадцать восьмого, при том, что сейчас у нас пока ещё не закончился двадцать шестой. Нет, меня такой расклад никак не устраивал, и после недолгого торга я согласился на четыре тысячи рублей ровно, а Иван Фёдорович принял на себя обязательство полностью рассчитаться со мной не за полгода, а за три месяца. Другое дело — начинать работы в мае самое то, что надо, а уж двести-то рублей я всяко найду. Правда, пришлось и мне пообещать Смирнову, что рукопись продолжения «Волшебника Изумрудного города» я представлю ему до весны. Но ничего, справлюсь.

После этого взялись за гонорар Оленьки. Как объяснил Смирнов, изографам он платит от одиннадцати до двадцати пяти рублей за рисунок, а больше не может, потому как основные затраты на подготовку рисунков к печати уходят на выплаты гравёрам. Поскольку доход от книги ожидается немалым, Иван Фёдорович предложил Ольге Андреевне ставку в двадцать рублей, а известие о том, что в книге будут напечатаны все двадцать шесть представленных моей сестрицей рисунков, помогло нам с ней это предложение принять и таким образом гонорар Оленьки составил пятьсот двадцать рублей, и при нынешней средней ставке процента по вкладам примерно в четыре процента Оленька на своё шестнадцатилетие получит примерно шестьсот рубликов. Неплохая такая прибавка к будущему приданому, очень неплохая. А ведь я собираюсь издать у Смирнова ещё как минимум три книги, и кто, как вы думаете, будет их иллюстрировать? Ну а что, выдать Оленьку замуж за какого-нибудь купца мы уже никак не сможем, для царевниной названой сестры такой брак невместен, и подходящую партию придётся искать среди московского дворянства, потому как отягощать себя родством с меньшими боярскими родами нам тоже ни к чему. А раз так, то и приданое у Ольги Андреевны должно быть солидным…

Все эти дела, безусловно, важные как для меня самого, так и для нашей семьи и для всего рода, не заставили, однако, меня забыть о розыске по отравлению отставного палатного советника Гурова, и разобравшись с семейно-денежными вопросами, я отправился в Елоховскую губную управу. Чем, интересно, порадует меня Борис Григорьевич?

Глава 19. Все и всё против одной

— Всего в Москве отыскалось сорок семь Ладниковых мужского пола, — в голосе Шаболдина чувствовалась вполне оправданная гордость за проделанную работу, — но вашим, Алексей Филиппович, условиям отвечает из них только один. Харитон Еремеев Ладников, сорока трёх лет от роду, православного вероисповедания, мещанин, четырнадцать лет назад унаследовал от отца кондитерскую лавку в Карманицком переулке, нумер третий. Как раз напротив дома отставного подполковника Кирилла Сергеевича Павельева, дочь коего Ольга вышла замуж за Фёдора Захаровича Гурова.

— Опять, значит, Ольга Кирилловна, — вырвалось у меня.

— Опять она, — подтвердил пристав.

М-да, мысль о том, что в деле слишком много стало Ольги Гуровой, в мою голову уже приходила, и в очередной раз пришлось убедиться, что не зря. Но что-то ничего Борис Григорьевич не сказал о поисках продавцов и покупателей зелий и снадобий… Что ж, я и сам могу спросить, от меня не убудет.

— Тут пока что ничего, — помрачнел Шаболдин. — Впрочем, не всех ещё удалось отыскать и допросить. Быть на виду людишки эти, как вы понимаете, не любят.

Не любят, да, тут пристав опять прав. Если и мне оно понятно, то он-то эту публику куда лучше знает. Впрочем, лучше знает он и как их искать, так что, думаю, со временем разыщет и допросит. Хотя дадут нам те допросы что-то новое или нет, это по-всякому выйти может.

— Ваше благородие! — в кабинет вошёл губной стражник в чине приказного. — К вам Ангелина Павловна Гурова!

Мы удивлённо переглянулись. Чего-чего, а визита вдовы после прояснения с нею всех вопросов ни Шаболдин, ни я не ждали.

— Проси немедля! — первым опомнился пристав. Приказный вышел, но уже через несколько мгновений дверь кабинета вновь открылась, пропуская бывшую актрису. Лёгким шевелением пальцами Шаболдин дал знак маячившему за её спиной стражнику и тот закрыл дверь, оставив нас в кабинете втроём.