Ассасин 1: миссия в Сараево - Алим Онербекович Тыналин Страница 4

Редигер вернулся к столу и снова взял дело Бурного. Последние занятия по дешифровке… Молодой поручик справился с австрийским военным шифром за полтора часа, тогда как его сокурсники бились над ним целый день.

И доклад о внутриполитической ситуации в Боснии тоже хорош. Глубокий анализ, учитывающий все нюансы национальных противоречий.

Бурный обладал редким сочетанием качеств. Дворянское происхождение позволяло ему свободно держаться в любом обществе, но он не был аристократом, что облегчало контакты с демократической интеллигенцией.

Образование и природные способности делали его идеальным аналитиком. А молодость и неизвестность давали прекрасное прикрытие.

Если бы не эта проклятая травма…

В дверь постучали.

— Войдите.

— Алексей Михайлович, — доложил вошедший адъютант, подполковник Крылов, — Вы приказали сообщить, как только будут известия. Полковой лекарь передает, что поручик Бурный пришел в полное сознание и просит разрешения вернуться к занятиям.

Редигер поднял голову.

— Каково его состояние?

— Врач удивлен скоростью выздоровления. Память восстановилась, речь ясная, координация движений в норме. Правда, некоторые события последних дней помнит смутно, но это нормально после подобных травм.

— Любопытно, — пробормотал полковник. — Передайте лекарю, жду подробного медицинского заключения к вечеру. А сейчас я сам навещу выздоравливающего.

Крылов удивленно моргнул. Редигер крайне редко покидал кабинет без крайней необходимости.

Через четверть часа полковник стоял перед дверью лазарета. Интуиция, а в его деле она значила не меньше, чем логика, подсказывала, что встреча с Бурным может решить все. Если молодой офицер действительно полностью восстановился, если травма не повлияла на его уникальные способности…

Балканы ждать не будут. Каждый день промедления увеличивал риск неконтролируемого взрыва. А империя должна встретить грядущую войну во всеоружии, а не быть втянутой в нее внезапно.

Впрочем, у Редигера оставалась еще одна возможность проверить кандидатов. На прошлой неделе от варшавской охранки поступила информация о подозрительной активности среди польских студентов университета.

Молодые люди собирались на тайные собрания, обсуждали «славянское братство» и события на Балканах. Пока что это лишь болтовня, но подобные кружки могли стать прекрасной школой для будущего агента, и одновременно источником полезной информации.

Редигер принял решение. Троим кандидатам будет дано одинаковое задание.

За неделю проникнуть в студенческую среду и завербовать надежного информатора среди участников кружка. Кто справится лучше, тот и отправится на Балканы. Это убьет двух зайцев сразу: позволит выявить его способности, а еще и полезное дело для разведки сделает.

Он выпрямился и решительно толкнул дверь палаты.

* * *

Врач ушел, оставив меня наедине с хаосом чужих воспоминаний. Я лежал на узкой железной кровати, пытаясь совладать с потоком образов, которые не принадлежали мне, но почему-то были доступны моему сознанию.

Александр Николаевич Бурный. Поручик. Двадцать три года. Сын отставного штабс-капитана из Тульской губернии. Выпускник Павловского военного училища. Слушатель разведывательных курсов при штабе Варшавского военного округа.

Все эти сведения всплывали в моей голове с пугающей четкостью, словно я прожил эту жизнь сам. Детские воспоминания о большом деревянном доме с резными наличниками, где пахло яблоками и медом. Мать, Екатерина Павловна, игравшая на фортепиано по вечерам. Отец, строгий, но справедливый, учивший сына держаться в седле и стрелять из револьвера.

Я попытался встать и едва не упал. Тело было другим, более высоким, длинным, с непривычным распределением веса. Ноги подкашивались, руки дрожали. Держась за железную спинку кровати, я добрался до маленького зеркала над умывальником.

На меня смотрел незнакомец.

Правильные европейские черты лица, серые глаза под прямыми бровями, светло-русые волосы. Кожа бледная, почти белая, я такой никогда не видел в горах Персии, где люди были смуглыми от рождения и еще больше темнели под горным солнцем. На левой руке шрам в форме полумесяца, память о детской травме.

Это лицо никому не скажет о восточном происхождении его обитателя. Никто не заподозрит в молодом русском офицере ученика исмаилитских мастеров из Аламута.

Я осторожно ощупал свое новое тело. Мышцы развиты, но по-другому, не так, как у горного воина, привычного карабкаться по скалам и часами висеть неподвижно в засаде. Эти мышцы знали конную езду, фехтование, строевую подготовку. Но есть ли в них отголоски моих прежних навыков?

Я попробовал бесшумно двинуться по каменному полу палаты. Первые шаги получились неуклюжими, ноги не слушались, не находили правильного баланса.

Но постепенно, шаг за шагом, тело начинало откликаться на мою волю. Древние навыки просыпались, приспосабливаясь к новой оболочке.

На прикроватном столике стояла тарелка с едой. Белый хлеб, масло, какая-то каша. Я принюхался и поморщился.

Непривычный запах. Но мне не привыкать, раньше для выполнения задания я мог есть личинок жуков и червей. Поэтому я съел несколько ложек, а потом и все, что стояло на столе.

Странными были и другие запахи этого места. Карболовая кислота, которой здесь дезинфицировали все подряд. Табачный дым, проникающий через окно. Запах угля и металла от каких-то невидимых машин. В Аламуте воздух пах можжевельником, горными травами и дымом от дровяных очагов.

Дверь скрипнула, и в палату вошла молодая женщина в белом платье и странном белом чепце. Медсестра, подсказала память Бурного. Сестра милосердия.

— Как самочувствие, господин поручик? — спросила она, ставя на столик поднос с лекарствами.

Я едва сдержался, чтобы не отвернуться к стене. В моем мире женщины не появлялись в мужских покоях, не касались посторонних мужчин, не разговаривали с ними лицом к лицу. Но здесь, в этом странном христианском мире, такое поведение было нормой.

— Лучше, — проговорил я, стараясь говорить тише, чтобы скрыть дрожь в голосе.

Она приблизилась и взяла мою руку, проверяя пульс. Прикосновение чужой женщины к обнаженной коже показалось мне почти кощунственным. Я почувствовал, как лицо заливает краска.

— Пульс ровный, — констатировала она удовлетворенно. — Вы поправляетесь удивительно быстро. Завтра, наверное, переведут в общую палату.

Когда она ушла, я позволил себе расслабиться. Каждый день в этом новом мире приносил испытания, к которым мой прошлый опыт не мог меня подготовить.

Вскоре принесли завтрак, чай в стеклянном стакане с металлическим подстаканником, белые булочки, масло и варенье. Я попытался взять стакан так, как это делал Бурный, но обжег пальцы. В Персии мы пили горячие напитки из маленьких фарфоровых пиал, держа их совсем по-другому. Пришлось учиться заново.

Хуже было с одеждой. Когда медсестра принесла чистую рубашку и кальсоны, я долго не мог понять, как застегивать пуговицы. В моем прежнем мире одежда завязывалась шнурками или застегивалась крючками.

Эти маленькие круглые диски, которые нужно было продевать в петли, казались издевательски сложными.