Вершина Мира - Андрей Алексеевич Панченко Страница 4

Лошадей отбирал я лично при помощи Бауржана, так как казачий сотник не горел желанием расставаться с хорошими животными. Луцкий мне в этом деле тоже был не помощник, казак не хотел портить отношения с руководством сотни.

Мы начали обход коновязей и конюшен едва рассвело, чтобы успеть до выхода сотни на «учения», которые сотник стал проводить с завидной регулярностью, едва я заикнулся о том, что коней выберу сам. Вчера мы припозднились, и застали в стойлах только старых и больных кляч, так как остальных лошадей казаки вывели в степь и вернули на место только поздней ночью.

Бауржан шел впереди, прислушиваясь и приглядываясь. Он знал: по звуку дыхания и по походке даже в тесной конюшне можно отличить крепкого степного коня от забитой и хилой скотины.

— Вот этот, серый, видишь? — он указал на приземистого мерина. — Невысокий, зато спина крепкая, под вьюк самое то.

Я кивнул. Мне нужны были не красавцы для парада, а выносливые труженики, способные тащить по несколько десятков пудов и не падать через три перехода. Но всякий раз, как мы выбирали подходящего коня, рядом словно из-под земли возникал казак и вежливо, но твёрдо заявлял:

— Этого брать нельзя, мокрец у него!

Бауржан хмыкал, но спорить не стал, я же под настороженным взглядом казака и не смотря на его возражения просто осмотрел мерина и сделал запись в блокнот. Мы шли дальше, и снова одно и то же: приглянувшийся мне вороной жеребец вдруг оказывался «хромым», гнедая кобыла — беременной, и так далее и тому подобное.

Луцкий держался в стороне, переглядываясь с казаками и делая вид, что не слышит наших препирательств.

— Не нарывайся, Исидор Константинович. — Шепнул мне Паша, когда я оказался с ним рядом — Они и рады бы отдать тебе лошадок, но ты всё лучших ищешь. Не по-христиански это, оставь, они сами тебе коней подберут.

— Видел, я этих лошадок, что нам пихнуть хотят! Одни инвалиды да старики! — Я зло усмехнулся — В экспедиции сдохший конь равен погибшему человеку. Ты потом вьюки потащить, вместо павшей лошади⁈ Я не собираюсь довольствоваться падалью!

К полудню вокруг нас собралось уже с десяток казаков, каждый раз выдумывающих новые отговорки. Тогда я уже не выдержал:

— Слушай хорунжий, — обратился я к единственному присутствующему среди казаков офицеру, — что ж выходит, в сотне коней триста голов, а нам ни одного не дашь? Неужто все больные?

Казаки переглянулись. Их шутливые ухмылки выдавали, что дело не в «болезнях», а в нежелании отдавать крепких коней чужакам. Для них наши отряды — временные гости, а конь — богатство.

— Давай мы тебе сами здоровых подберем Исидор Константинович? — Широко улыбнулся хорунжий, лихо подкрутив ус — Видно же, что ты в конях не разбираешься, всё к квёлым подходишь. Да и степняк твой, коней только на мясо выбрать могёт, в этом он здорово сечёт должно быть. Давай мы тебе подмогнём, а?

— Квелые говоришь? Серый мерин, у которого мокрец — шерсть возле копыт сбрита ножам, а не сама по себе выпала! У вороного камень в подкове, специально вбитый, вот он и «хромает»! Гнедая кобыла беременна не больше чем ты сам хорунжий! Мне продолжать⁈ Ты чего мне тут сказки рассказываешь⁈ — Я достал из сумки бумаги с подписью командира Туркестанского полка и громко зачитал распоряжение — «На право выбора лошадей предоставляется полное содействие. Отказ или укрывательство считаются нарушением воинской дисциплины». Мне чего, рапорт на тебя написать за саботаж? Или может быть в санитарное управление телегу накатать, что вы тут весь свой парнокопытный транспорт до цугундера довели, чтобы вас сняли с должностей к чертовой матери и под трибунал отдали⁈

Гул в конюшне стих. Хорунжий покраснел, но спорить уже не решился. Пришлось вести нас дальше, к задним стойлам, где стояли настоящие рабочие — низкорослые, жилистые, с широкой грудью и крепкими ногами. Не красавцы, но как раз те, что нужны для вьюков. Лошадей в итоге я отобрал самых лучших.

Я понимал: казаки этого так не оставить, и не ошибся, вечером в мою квартиру постучались Чепнов и казачий сотник Мерзляков.

Сотник Мерзляков вошёл первым, сняв папаху и пригладив седые усы. За ним — Чепнов, с насмешливым блеском в глазах. Я пригласил их сесть, но сам остался стоять у стола, чтобы не создавать впечатления, будто мы собрались вести дружеские беседы.

— Ну что, Исидор Константинович, — начал Мерзляков тягуче, — не по-людски это выходит. Ты охфицеров моих перед казаками позоришь, бумаги размахиваешь, словно мы тут саботажники какие. Коней взял, лучших, а мне чем теперь службу тянуть?

— Службу, говоришь? — ответил я спокойно. — Служба твоя в Пржевальске, на кордоне, да в дозоре. А моя — через перевалы, болота и степь, куда твои казаки по доброй воле не сунутся. Мне люди и кони нужны живыми, а не списанными. Но и я не враг тебе, сотник. Давай договариваться по-правде. Чего ты предлагаешь?

Мерзляков кивнул, но глаза его прищурились:

— По-правде говоришь? Тогда слушай. Мне не хочется, чтобы о моей сотне пошёл слух, будто мы коней чужакам хуже навоза отдаём. Люди у меня гордые, и без уважения дело не пойдёт.

Я налил по чарке дешёвой водки, что стояла на столе, и протянул сотнику.

— Уважение я ценю. Коней твоих я не красть пришёл — я с ними к черту на кулички пойду. Так что так: тех двенадцать вьючных, что я выбрал, пусть останутся за нами, остальных сами подберите, только чтобы хороших! Вьючные седла с нагрудниками и шлеями тоже хорошие дашь. — Я вспомнил наставления Бауржана и продолжил, перечисляя по памяти — Особое внимание обрати на седельные ленчики. Дужки их чтобы высокими были, полочки правильно разогнутыми и потники из лучшего войлока — толстые и мягкие. Недоуздки крепкие выделишь, с железными кольцами, торбы и путы, ковочный инструмент и гвозди, запас подков по три пары на каждого коня и колокольчик для передовой лошади, которая на пастбище будет весь табун за собой водить. Кроме того, для каждой лошади — головные покрывала с наушниками чтобы от мошки коней укрывать. Фураж кстати не забудь. И тогда — по возвращении я распишу в рапорте, что лучшие лошади, что помогли нам пройти маршрут, были даны сотней Мерзлякова.

Чернов хитро