Слуга Государев 2. Наставник - Денис Старый Страница 34

class="p1">И ничего менять в этом отношении я не собираюсь. Потому как идеологически считаю это верным для текущего момента. Ведь и те стрельцы, которые нам противостоят, имеют очень похожую позицию. Разница только в абсолютно несущественном. И это уже даёт плоды, так как только за один день защитников в Кремле прибавилось почти на четыре сотни. А это мы не открываем ворота всем тем, в чьей лояльности не уверены. Было бы, наверняка, ещё больше.

— Завтра будет приступ? — неожиданно впервые заговорила царица.

— Почти в том уверен. Ничего не остаётся. Они уже проиграли. И коли в ближайшие дни Кремль не возьмут, так не возьмут уже его никогда. И самим бежать придётся. Через седмицу праздновать можем, — поклонившись царице, докладывал ей я.

Вот пускай сколько хотят бояре пыжатся и надувают щёки, но мать для десятилетнего ребёнка — это всё ещё существенный авторитет. Да и не хотелось мне грубить этой симпатичной женщине. В голове промелькнула шальная мысль, которая, несмотря на то, что промчалась со сверхзвуковой скоростью, заставила меня улыбнуться. Я тут же убрал улыбку со своего лица.

Но мысль вернулась: а что если бы я стал для Петра Алексеевича не только что наставником, а отчимом?

Глупость, конечно. Но вот был бы я телом постарше лет так на пятнадцать, то мог бы даже рассмотреть эту шальную мыслью чуть более детально. Прикинуть, так сказать, возможности. Но не сейчас. И странное дело. Наталья Кирилловна — очень молодая женщина для меня, человека из прошлой жизни. Но прямо сейчас я её начинаю воспринимать как пожилую.

Выйдя из зала, ставшего экзаменационным классом, и махнув рукой Горе следовать за мной, я поплёлся в гостевой терем.

На вечер назначено совещание, куда я пригласил Матвеева и Ромодановского, чтобы они убедились в готовности защищать Кремль всеми силами. И это тоже будет мой своеобразный экзамен.

— Спать будешь здесь! — сказал я Горе, когда мы уже были в гостевом тереме.

— Полковник, я подчинился тебе во всём. Не лишай меня стрельцов, что под руку мою пошли! — попросил Гора.

Я ответил не сразу. Уж больно понравилось мне, как оно всё выходит, когда этот большой человек стоит у меня за спиной. И самому мне с таким бодигардом спокойнее.

— Добро. Будешь со своими стрельцами. Но недалече от меня, — принял я половинчатое решение.

Подходя к своей комнате, я не сразу услышал громкий шёпот. Тот самый, когда человек не хочет, чтобы его слышали, но при этом эмоции переполняют, и шёпот становится порой громче, чем можно было бы кричать.

— Стервь, дрянь, — уже отчётливо была слышна брань.

И голос я узнал. И тут же догадался, что там может происходить. У дверей стоял уже не только я, но и другие стрельцы. И я было решил их прогнать, но… появилась кое-какая мысль.

Решительно войдя в свою спальню, я увидел очень нелицеприятную картину. Настасья — та полная девчонка, которая, вроде как, проявляла инициативу и хотела со мной задружиться, — оказалась в моей комнате вместе с Анной. На пухлую руку Настасьи были намотаны чёрные волосы Анны.

А возле щеки моей служанки был нож.

Увидев меня, Настя тотчас отпустила Анну и швырнула нож под кровать, пытаясь принять вид невинной овечки. Как будто я не успел рассмотреть всё в деталях.

— Что ж ты, добрый молодец, служанку мою пользуешь? Нехорошо сие, — пышка принялась меня «воспитывать».

— Аннушка, сходи… — я осмотрел свою комнату, выискивая, чем же озадачить Анну. — Ещё воды принеси.

Она посмотрела на меня, зло зыркнула на Настасью. Причём смотрела на свою обидчицу так, что у меня закрадывалась мысль, почему же она не дала отпор. Но об этом поговорим потом.

— А ну, при мне останься! — потребовала Анастасия.

— Иди, иди, Анна, — махнул я в сторону двери. — Нам же потребно поговорить с тобой, Настасья?

Только что метавшая глазами молнии, Анастасия теперь покраснела, зарумянилась…

Эх, есть захотелось… Сейчас бы румяного поросёнка, да прямо из печи.

Некоторое время мы помолчали. Могло показаться, что я не знаю, с чего начинать интимный разговор. Ну или прямо-таки свататься. Но это было не так. Паузу я выдерживал, чтобы выиграть немного времени. А потом жёстко, решительно сказал:

— Там, за дверьми, стоят стрельцы. Не токмо они. Нынче же я выйду и скажу, что уста твои сладкие, а сарафан лёгкий.

Настасья поняла, что попала в ловушку. Ведь как бы она ни оправдывалась, она осталась наедине с мужчиной при закрытых дверях. А это уже очень серьёзный проступок, накладывающий тень на девичью честь.

— Батюшка-то мой меня любит. Коли скажу — что бы супротив тебя ни выдумал, то и сбудется, — проявляя детскую обиду, пугала меня Настасья.

Больше-то ей и нечем отговориться, кроме как батюшку поминать. Может быть, молодой стрелец и охолонул бы. Я же не сбавил тона ни на грамм:

— Ты сделаешь так, чтоб про Анну все позабыли, и чтоб была она моей служанкой. А коли узнаю, что мелешь худое на неё, тут же расскажу про то, яко ты сама лобызала уста мои.

И, насладившись моментом полной растерянности Настасьи, я резким жестом указал ей на дверь.

В один миг мелькнул и исчез её яркий сарафан.

Оставшись один в своей комнате, я улыбнулся. Как же всё-таки хорошо возвращаться домой! Именно так — домой. Вот и каша в котелке дымилась на столе, краюха свежего хлеба, казалось, также издавала дымок. И как прибрано, уютно. Дома.

От автора:

На словах он Лев Толстой, а на деле… тоже.

Так получилось.

Писать книги он не будет. Нет. Просто добрым словом и револьвером начнет менять мир. Потому что может. https://author.today/work/454557

Глава 12

Москва

14 мая 1682 года

В доме Ивана Михайловича Милославского царило уныние. Особенно хмурыми, чуть ли и не рыдая в голос, сидели сам хозяин усадьбы и его племянник Пётр Толстой. Старший из Милославских и вовсе считал, что всё кончено, что нужно сдаваться на милость Нарышкиным. А Пётр горевал по разорённой усадьбе. Он был бы не против сдаться, но только если вернут ему его благосостояние, его сундуки с серебром.

Ну не раздал в полной мере Петр Андреевич Толстой долги стрельцам, есть такой грешок. Тем более, что никакой премии не получили те из стрельцов, которые решили вступиться за Нарышкиных. И эти деньги осели