Варлорд. Политика войны - Николай Соболев Страница 31

— Расстреляют, — безразлично пожал плечами капитан.

— Весьма расточительно, мы пленных фильтровали и ставили в строй.

— Что, и никого не расстреливали?

— Почему же, большевиков и жидов, хотя разница невелика.

— Ну вот, мы тоже. Слышали, вчера батальон рекете занял Ла-Линеа и перестрелял там две сотни масонов? Хотели удрать в Гибралтар, к англичанам под крылышко!

Крезен вытаращился на Ромералеса — серьезно? При том, что масонов среди испанского офицерства пруд пруди, тот же Кабанельяс!

— Ну вот такие они, карлисты, не любят масонов.

— Слушай, Энрике, но так нельзя! В конце концов, это война, это пленные…

— У них нет военной формы, значит, они бандиты, и законы ведения войны к ним неприменимы.

— Они опомнятся, Энрике. Опомнятся и размажут вас, как некогда размазали нас.

— Вы слишком мрачны сегодня, Мигель. Размажут? Ну что же, умрем с честью! Вы не забыли девиз Легиона? Да сгинет разум, да здравствует смерть!

Ромералес захохотал, и Крезен вдруг понял, что собеседник крепко поддал.

Где-то под Зафрой их нагнали первые немцы с итальянцами, причем среди них оказался лейтенант берсальеров Альдо Бертони, знакомый Михаилу еще с Парагвая.

— Дуче посылает все необходимое! — важно заявил Альдо, едва они успели порадоваться встрече. — Скоро здесь будет целый корпус добровольцев, многие с опытом войны в Эфиопии!

Но как бы не бахвалился итальянец, немцы уже разгрузили в Кадисе первый торговый пароход с зенитками, самолетами и персоналом люфтваффе. Проскочил он между республиканскими кораблями буквально чудом, будь там хоть несколько толковых офицеров, хрен бы чего вышло, кроме грандиозного скандала по всей Европе — Германия тайно помогает мятежникам! Причем громче всех орали бы лицемеры англичане, сами закрывшие глаза на транзит оружия и боеприпасов через Гибралтар.

Толку от немецких летчиков и зенитчиков пока не наблюдалось — «кобры» весьма успешно валили что транспортники, что истребители.

— Этот ваш Грандер изрядная сволочь, — Бертони за ужином не ограничивал себя в вине и разговаривал свободно.

— Почему это мой? — удивился Крезен. — Если вы о грузовиках и самолетах, так они есть по всему миру.

— Если бы только грузовики, — буркнул Ромералес. — Это ведь он арестовал генерала Молу и подавил выступление в Овьедо! Это его рабочие арестовали Годеда в Барселоне! Ничего, попадется еще!

А Михаил вздрогнул — вдруг померещилось, что все сделанное «золотым мальчиком», начиная от сгребания денег, разработки всяких штучек для радио, строительства заводов именно в Испании и заканчивая обкаткой людей и тактики в Парагвае, было ничем иным, как подготовкой к этой войне.

Нет, не может быть, это просто совпадение! Крезен с силой потер лицо, прогнал неуместные мысли, налил себе вина и постарался перевести тему:

— Санхурхо хотел наступать сразу на Мадрид, но Франко прав, нельзя оставлять такой гадюшник в тылу.

— Мне кажется, Санхурхо вообще сдает, — развязно бросил Ромералес, — он слишком стар для такого. Вы слышали про его чемоданы?

И капитан выдал историю, как генерала перевозили из Португалии. Он соглашался лететь только с «личным пилотом», на маленьком самолетике, и ни за что не хотел расстаться с баулами парадной формы. Пилот уговаривал оставить лишний груз или хотя бы полететь на более крупном английском самолете, но генерал был непреклонен. Это стоило ему контузии при неудачной посадке, а пилот вообще погиб.

Ягуэ усеял трупами весь путь до Бадахоса — здесь, в Эстремадуре, слишком многим досталась земля конфискованных в ходе аграрной реформы латифундий. В общий счет пошла и колонна ополчения, шедшая из Мадрида на помощь городу — ее всю вырезали марокканцы.

И если деревни и городки по дороге брали относительно легко, то Бадахос встретил наступавших неприветливо. Ворота в мощных бастионных стенах ополченцы заложили мешками с песком, ненадежную гражданскую гвардию разоружили и выпихнули из города, с округи к ним подошли несколько сот человек работников плантаций и заводиков Грандера (Грандер, опять Грандер!). Но у республиканцев были только две старые пушки и очень мало винтовок.

Перед самым штурмом Ягуэ получил два подарка — несколько итальянских танкеток «Ансальдо» и… посланную Санхурхо группу журналистов из Америки, Франции и Португалии. Оставалось устроить показательное взятие города.

Несколько часов, с самого рассвета, Бадахос долбила артиллерия, но вечером атака захлебнулась сразу за небольшим редутом Пивилас, прямо перед воротами Каррос и Тринидад.

Ягуэ, красный от злости, выслушал телефонный нагоняй от Варелы и приказал саперам взорвать ворота.

Всю ночь шла перестрелка, а утром, после страшного взрыва, разметавшего мешки с песком, в атаку двинулись танкетки и цепи легионеров. В город удалось войти лишь через несколько часов упорного боя и ценой немалых потерь. К вечеру республиканцы держались только в похожем на замок соборе — здании с мощными стенами и сорокаметровой башней колокольни.

Резня и грабежи началась сразу же, как только марокканцы и легионеры ворвались в город, а когда весь Бадахос оказался в их руках, всех заподозренных начали сгонять на арену для боя быков.

При малейшем сопротивлении убивали штыками и саблями на месте, хватали всех, кто отдаленно напоминал рабочего или имел несчастье носить комбинезон-моно. Ошалевшие корреспонденты переступали черные лужи, вздрагивали от пулеметных очередей внутри Пласа де Торос, морщились от криков умирающих и насилуемых.

Крезен и Ромералес шли по тесной улице Сан-Хуан, изрешеченной пулями, усеянной битым стеклом и расколотой плиткой, заваленной телами. Михаил попытался сосчитать погибших, но сбился на второй сотне — кряжистый седой мужик под стеной один-в-один походил на отца Ромералеса, если бы не снесенная выстрелом челюсть. Еще запомнилась истекшая кровью женщина с отрубленными кистями, лежавшая в двух шагах от собора.

Его защитники сложили оружие, но стрельба прекратилась ненадолго — фалангисты прикончили сдавшихся прямо там, в церкви.

Ночью Михаила мучали кошмары — снилась Гражданская в России, только в гораздо более жестоком, испанском варианте: дроздовцы вырезали село за селом и шли на Москву по безлюдной пустыне.

Чтобы перебить очевидно негативное впечатление у корреспондентов, Ягуэ собрал всех на импровизированную пресс-конференцию. Послушать собрались и Крезен с Ромералесом, и Альдо Бандини, и парочка немецких «туристов», и многие другие.

— Полковник, почему вы расстреляли всех раненых в госпитале? К тому же, некоторые источники утверждают, что палаты попросту забрасывали гранатами.

— Красные сожгли пятьдесят человек в Фуэнте-де-Кантос! — тут же взвился Ягуэ. — Они расстреляли сорок наших товарищей здесь, в Бадахосе! Они хотели аграрную реформу? Мы дали им по два метра земли!

— Но зачем было расстреливать сотни