Сирийский рубеж 3 - Михаил Дорин Страница 31

Дверь открылась и в кабинет заглянула одна из воспитателей. Волосы аккуратно уложены. Сама женщина одета в трикотажную водолазку и длинную юбку. На ногах туфли на низком каблуке.

Выглядела она в соответствии со всеми канонами советских педагогов. Воспитатель широко улыбалась и, кажется, слегка переживала, обращаясь ко мне.

— Александр, мы так рады вашим подаркам. Как мне вас представить детям? Может вы сами им вручите конфеты? Они будут…

— Ни в коем случае, — перебил я женщину. — Постепенно давайте эти сладости ребятам за приёмами пищи. Ну и постарайтесь, чтобы они были распределены равномерно. О том что купил их я, говорить не нужно.

— Ну… хорошо. Просто обычно все сами дарят детям, — удивилась женщина.

— И это неправильно.

Когда мы вышли в коридор, воспитатель продолжила разговор.

— А можно узнать, почему неправильно? Ведь вы сами в нашем детском доме были. Знаете, что это такое и вряд ли с особой теплотой можете вспомнить время, проведённое здесь. Вы разве не рады были тем людям, которые вам приносили подарки.

— Трудно сказать. Конечно, я был рад, но недолго. С собой во взрослую жизнь мне не удалось забрать ни игрушки, ни конфеты, ни одежду. А вот что я взял, так это знания, характер и целеустремлённость, которой меня научили мои воспитатели и наставники.

Женщина задумалась над моими словами.

— Вы правы. Мы растим одиноких детей, не умеющих полагаться на людей. А подарки учат их только получать радость от обладания вещью. Вам бы нужно работать в министерстве где-нибудь, — сказала воспитатель.

— За что вы меня так не любите⁈ — улыбнулся я.

По мне так лучше «загорать» в Афганистане и Сирии, чем пытаться выживать в серпентарии под названием «министерство».

Перед входом в не самый большой актовый зал меня уже ждала Зинаида Александровна. Из самого зала были слышны громкие голоса, переходящие в крик. Кто-то из младших ребят что-то не хотел делить, но на него оказывалось давление.

— Эй! Делись. Сорок восемь — половину просим! — воскликнул кто-то.

— Да-да! Сорок пять — не отменять.

— Я раньше уже сказал: сорок один — ем один.

— Не слышали такого!

И такие возмущения были всё громче и громче. Зинаида Александровна жестом пригласила меня пройти. Я взял небольшую паузу и подошёл к зеркалу недалеко от входа.

Галстук поправлен, китель не мятый, а медали и ордена выровнены.

— Идём, — ответил я и пропустил вперёд женщин.

Только я вошёл, как в зале случилось очередное ЧП. Навстречу нам выбежал малец с полным ртом чего-то чёрного под громкий смех основной части детей. Второй воспитатель успела «чумазика» остановить и рассмотреть.

— Ты чё сделал, Вовка? Только ж поели⁈ — возмутилась она.

— Так мне сказали, что он зубы очищает, — говорил паренёк, пережёвывая… гудрон.

Видимо, кто-то из старших ему рассказал эту легенду про альтернативу зарубежным жвачкам.

Воспитатель вывела парня, а мы с Зинаидой Александровной вошли в зал.

— Дети, всем… — начала говорить женщина, но я перебил её.

— Зинаида Александровна, я сам. Не стоит, — шепнул я, обгоняя воспитателя.

Пройдя несколько шагов, в зале разговоры постепенно смолкли. В воцарившейся тишине было слышно только активные перешёптывания и мои шаги под тихий звон медалей.

Я медленно осматривал присутствующих детей. Одеты все скромно — мальчики в свитерах и брюках, а девочки в трикотажных сарафанах и платьях с плотными колготками.

Причёски у большинства девочек фактически одинаковые — каре с прямой чёлкой и бантиком на макушке. У кого-то просто две тонкие косички. Некоторые даже в эту секунду закручивают друг другу косы.

Но самое главное — волчий взгляд. Этих детей никто не учил любить и сострадать. Никто из них не доверяет людям. Сердца ожесточённые, и постоянно ждут подвоха. Я тоже когда-то также на всё смотрел.

— Всем привет! Меня зовут Александр. Рад всех вас видеть, — спокойно сказал я и сел за центральный стол.

— Здравствуйте, дядя Саша! — хором ответили дети.

Конечно, не все поздоровались, но воинского приветствия я и не ожидал. Зинаида Александровна направилась ко мне, но я её остановил. Она кивнула и встала у дверей.

— Рассказывайте, как у вас тут делишки?

— Да всё чётко, товарищ Клюковкин. Учимся, мучаемся, — громко сказал парень лет 15 с первого ряда.

— Учёба легкотня? — спросил я.

— Да… зачем она вообще. Не напрягает и ладно, — ответил он.

Начались вопросы, которые касались как я попал в лётное училище. Ребята постарше спрашивали, стоило ли так напрягаться, когда можно бы было поработать на заводе и зарабатывать деньги сразу. Сложно им было объяснить, почему из всех профессий я выбрал именно лётную стезю.

Спрашивали и про войну, и про Петруху. Слушали все с интересом, а девчата постарше даже поинтересовались, как мою жену зовут. Услышав, что я не женат, они удивились. Но пришлось их расстроить наличием у меня отношений с Антониной Белецкой.

— Дядь Саш, ну отучились вы, ну медалей у вас много. А дальше? Так и будете летать, служить? — задал вопрос всё тот же парень на первом ряду.

— Тебя как зовут, ребзя? — спросил я.

— Захар я. Захар Зайцев.

— Именно так и буду продолжать летать и служить, Захар Зайцев. Я занимаюсь любимым делом и мне особо ничего не нужно. Меня кормят и одевают. В отпуск я бесплатно езжу.

— Ха, прям как и у нас. Тоже всё на халяву, — заулыбался парень и многие в зале рассмеялись.

— Теперь ты мне ответь, а дальше что? — поинтересовался я.

— Да то потом будет, — махнул он рукой.

— А потом уже не будет, Захар.

— Тогда ничего не буду делать. Покурю, например, — рассмеялся парень, но в зале уже не все разделили его смех.

— Покуришь? Я тебе так скажу, когда псу нечего делать, он лижет свои яйца.

Улыбки на лицах детей совсем потухли. Разговоры прекратились, а сам Зайцев встал со своего места.

— Вы нас учить пришли? — спросил он со злобой в голосе.

— Нет. Но я могу тебе сказать, что будет потом. Хочешь?

Парень усмехнулся, а я встал из-за стола и пошёл в его направлении.

— Это сейчас ты можешь «воткнуться за тубзиком до