«Бис»-исход - Александр Владимирович Плетнёв Страница 3

А если принять во внимание охват частями Красной армии северных флангов с выходом на норвежскую границу, а также неослабевающее давление на центральных участках советско-германского фронта – очень напористо, очень целенаправленно[7], даже сравнительно устойчивый в своих воззрениях Рузвельт на тот момент вдруг испытал неуютные сомнения.

А будет ли Москва выполнять предварительные договорённости по демаркации зон влияния в Европе?

Логика тут была проста своим прагматизмом – зачем тратить силы, громя противника на тех территориях, которые в дальнейшем не собираешься удержать за собой.

– Нелегко будет убедить генералиссимуса Сталина уйти оттуда, куда уже ступил сапог русского солдата, – по обыкновению поделится с супругой своим беспокойством президент.

Чтобы услышать в ответ в целом здравую мысль:

– А ты не думал, что цель здесь ещё и продемонстрировать европейцам, кто пришёл на их землю освободителем?

– Думал. К сожалению, нашим воинственно настроенным генералам подобные мотивы не кажутся обоснованно оправданными.

Даже в прямом окружении президента хватало тех, кто не одобрял его мягкой политики в отношении Страны Советов. В среде военных бытовали ещё более радикальные мнения – спасти западную цивилизацию от коммунизации. Им вторило немало влиятельных лиц из элит и промышленных кругов. Особенно это проявилось в период предвыборной гонки – очередное избрание президента США намечалось на 7 ноября 1944 года. Кампания конкурентов за место главы в Белом доме строилась в том числе на обвинении, что Рузвельт слишком увлёкся дружбой с русским вождём. Здесь приводились не только стенограммы их встреч на официальном уровне. В прессу просочились факты о частной переписке двух лидеров.

– Одна из неизбежных граней демократии, – подметит верная и единодушная Элеонора[8]. – Невзирая на общее дело борьбы с нацистами и в целом на доброжелательное отношение простых американцев к русским союзникам, для истеблишмента и прочих богатеев большевики и их богопротивный строй остаётся тем, чем и был ранее.

– А растолковать простому избирателю о коварстве Дядюшки Джо – обязанность газетчиков и правильная риторика исполнительной власти, – сдержанно примет эту данность Рузвельт.

Выборы были им выиграны.

Победа, которая не принесла ни какой-то особой радости, ни успокоения. И воспринималась как лишь ещё один, энный дополнительный срок, очевидно короткий, однако дающий возможности подвести задуманные стратегии к реализации.

«Начатое одним, им же и должно закончиться. Вот только есть ли у всего этого конец?» – старый больной человек поправит тёплый верблюжий плед – ноябрь в Вашингтоне выдался на погоду так себе, откуда-то сквозило – обездвиженные, покоящиеся на подставке инвалидного кресла-коляски ноги мёрзли[9].

Докучливая критика оппозиции, как и постоянное давление со стороны правительственной бюрократии и чинов военной администрации, в итоге волей-неволей повлияет на политические решения президентского кабинета.

На очередном заседании комитета начальников штабов, куда был приглашён и номинальный верховный главнокомандующий Ф. Рузвельт, показанные на картах Европы жирные стрéлки ударов и продвижений советских армий очень доходчиво моделировали дальнейшую эскалацию событий, трактуя намеренья Москвы однозначно и явно.

Докладчики в погонах поднимали вопрос о «необходимости озаботиться дополнительными ресурсами», «перенаправить усилия», говорили о «срочных мерах и контрдействиях», о «недопустимости»…

В последнем пункте демократичный Рузвельт углядел скрытые упрёки в свой адрес:

«Старая песня. Господь с вами, люди, какая симпатия к Советам? Я реалист. Мне не меньше вашего претит коммунистическая идеология. Я просто пытаюсь оставить лазейки для диалога. Это, кроме прочего, перестраховка на случай, если Красная армия окажется Эйзенхауэру и Паттону[10] не по зубам. Потому как я всё ещё полагаю, что даже при самых плохих сценариях договориться со Сталиным вполне реально. В конце концов, всегда можно сослаться на злокозненные происки Уинстона. Усатый тиран мне поверит – до сих пор же удавалось играть на этих картах».

Президент Соединённых Штатов Франклин Делано Рузвельт на тот момент и не подозревал, насколько был прав в отношении британского премьера.

* * *

– И что дальше? Дальше что, я спрашиваю?! Воздушные силы со своей задачей не справились, а мы столько на это возлагали. Сухопутные армии терпят поражение, и как я понимаю обстановку, скоро нам придётся добавить к этому эпитет «сокрушительное».

А теперь вы приходите ко мне и заявляете, что все наши… ваши агентурные сведенья о намереньях Дядюшки Джо относительно Европы являются следствием ошибочных данных и неверной оценки британских спецслужб?

Лицо Джорджа Маршалла вытянулось – такого Рузвельта (всегда выдержанного и вежливого) начальнику штаба армии США видеть ещё не доводилось.

– Насчёт «сокрушительного» рано делать выводы.

Президент отвернулся в сторону, очень сожалея, что, будучи прикованным к креслу, не может выразить свой гнев красноречивыми жестами. А в словах он всегда предпочитал эмоциональную осторожность.

Оплошала, конечно, своя американская разведка. Которая, однако, с начала войны работала исключительно в тесном сотрудничестве с британскими специалистами.

«Когда двое ведут одно общее дело, сложно не попасть под влияние корпоративной солидарности. Англичане неплохо сыграли на этом, предоставив убедительные по форме доказательства против Москвы. Данные, поверить в которые было легче, чем перепроверить. И здесь сработал тот случай, когда задаваемые вопросы лишь катализировали процессы, подстраивая ответы под ожидаемые. Немудрено. Информация поступала от различных источников, включая дипломатические каналы. Что говорит лишь о том, что провокация была спланирована на разных уровнях. Очень тонко и детально. Альбион всегда этим славился.

Итак, Черчилль это сделал. Едва ли Маршалла можно как военного обвинять в просчёте больше, чем меня как политика. Я должен был предвидеть, что Уинстон так далеко может зайти. Чёртов жирный боров!»

Рузвельт знал, точнее, до него доходили слухи о бытующих настроениях в правящих кругах Великобритании – не только лейбористских. Даже среди некоторых консерваторов, партию которых возглавлял нынешний премьер-министр, бродили разговоры, что время Черчилля у власти подходит к концу, что на этапе перехода на мирные рельсы «человек войны» станет неуместен. «Мавр сделал своё дело» и должен сойти с политической сцены.

«Хитрый лис сумел переиграть своих оппонентов. И готов платить. Платить дорого. Новым витком бойни. Сумел как-то перетянуть на свою сторону спецслужбы и другие ведомства, состряпавшие провокационные сведенья, что Сталин двинет свои войска чуть ли не до Ла-Манша, напугав всех вторым Дюнкерком и советизацией Европы.

И всё ради эгоистичных интересов усидеть в своём кресле? Конечно, не только. Честолюбие и амбиции сэра Уинстона, надо отдать должное, неразрывно связаны с его чёртовой империей».