В дивизионе - Алексей Дягилев Страница 3

— И каким же образом я разлагаю эту дисциплину, в то время как весь советский народ, возглавляемый коммунистической партией под руководством товарища Сталина, напрягает последние силы в борьбе с коварным врагом? — цитирую я комиссара.

— Аполитично рассуждаете, товарищ Доможиров. Наговариваете на нашу политическую систему.

— И каким образом я умудрился аполитично наговорить на нашу политическую систему, — повторяюсь я, пытаясь понять, откуда дует ветер.

— А кто предлагал варить суп из ампутированных конечностей, чтобы кормить раненых, это же дикость какая-то, каннибализм. — Возмущается военком.

— Ваши источники что-то путают, товарищ батальонный комиссар. Такого я точно не предлагал, даже в бреду. — Смотрю я прямо в глаза главному воспитателю.

— Но есть же свидетели, и у меня тут написано… — замолчал он на полуслове.

— Да такое на любом сарае написано, а на самом деле там дрова лежат. А бумага, она всё стерпит, даже если какой-то подлец оклевещет честного человека, она даже не покраснеет, это не яйца. — Проверяю я комиссара на знание опиума для народа.

— А причём тут дрова? — пропускает он мимо ушей вторую часть моего ответа.

— А при чём тут каннибализм? — по-еврейски оппонирую я.

— Подождите, товарищ Доможиров. А кто тогда говорил, что в нашем госпитале плохо кормят? — находит он нужный аргумент в споре.

— И такого я тоже не говорил. У меня вся палата в свидетелях, можете у любого спросить.

— А кто тогда говорил, что суп жидкий? — снова посмотрев в лежащую перед ним бумажку, спрашивает комиссар.

— А какой ещё должен быть суп? Конечно жидкий. Густой суп, это не суп вовсе, а кулеш. — Проявляю я свои познания в кулинарии.

— А каша? Кто говорил, что каша жидкая?

— Про кашу говорил. На фронте нас такой же кормили, но это когда наш полк попал в окружение. — Привожу я уже свои контрдоводы.

— Вы были в окружении, товарищ сержант?

— Я воевал в окружении, вместе с полком. Уничтожая живую силу и технику врага. — Выделяю я интонацией слово «воевал», сделав на нём ударение.

Комиссар как-то сразу сник, посмурнел, глаза у него потухли.

— Можете быть свободны, товарищ Доможиров. И следите за своим языком, а то «слово не воробей — вылетит не догонишь». — Заговорил он пословицами.

— Слово не воробей, а «Всякого интенданта через три года исполнения должности можно расстреливать без суда. Всегда есть за что.» — Цитируя я Суворова.

— Что вы сказали, товарищ сержант? — уставился на меня комиссар.

— Это не я сказал, а Александр Васильевич. — Не отвожу я свой взгляд, пытаясь понять, кто передо мной сидит.

— Про Александра Васильевича Суворова я в курсе. Но я так понимаю, — это был намёк?

— Почему же намёк. Без расхищения социалистической собственности, а также продуктов питания здесь не обходится. Потому и каша жидня, и в супе из жиров только соль, и той мало.

— Есть доказательства? — загорелись глаза у комиссара.

— Я эти доказательства каждый день с тонюсеньким кусочком хлеба съедаю.

— Ну, это не доказательства. Всем сейчас трудно, просто такие нормы отпуска продуктов сейчас установлены.

— Хорошо. Давайте поговорим о нормах. Листок бумаги и карандаш у вас найдётся, товарищ батальонный комиссар? Чтобы наглядно продемонстрировать эти нормы. — Пододвигаю я свой стул ближе к столу, а получив требуемое, составляю небольшую табличку, комментируя написанное.

— Согласно нормативным документам расходная выдача продуктов на одни сутки для раненых составляет:

— хлеба ржаного и пшеничного — 600 грамм

— крупы разной — 100 грамм

— мяса — 120 грамм

— рыбы — 50 грамм

— масло коровье — 40 грамм

— овощи свежие или переработанные — 750 грамм

— молоко — 200 грамм

— макароны — 20 грамм

— сахар — 50 грамм

— фруктовый сок — 100 грамм

— Остальное по мелочи, творог, сметана, чай, кофе, махорка. — Заканчиваю я рисовать буквы.

— Что-то не ощущаю я этого суточного рациона в своём желудке. Особенно мяса, рыбы, молока. Какой-то жир в супе иногда плавает, но масла я ни разу не видел, и в жидкой каше его тоже нет, судя по вкусу. Ваш главный интендант случайно не еврей? — констатирую я факты и задаю вопрос.

— А причём здесь национальность? — задаёт встречный вопрос комиссар.

— Значит угадал. И завскладом хохол. Про окружные склады я вообще молчу. Там с чёрного хода нужно поставить два станковых пулемёта, ручные боюсь не справятся, стволы перегреются. — Намекаю я на расхитителей народного добра.

— Но я же сам лично контролирую отпуск продуктов на кухню. То, что есть на складе, выдают по расходной ведомости. — Почему-то оправдывается комиссар.

— Каждый день? — уточняю я.

— Нет, конечно. У меня и другие дела есть. Начальник АХЧ этим заведует. — Косвенно подтверждает мою версию военком госпиталя.

— А закладку продуктов в котлы? — продолжаю я владеть инициативой.

— Иногда бываю на кухне, но там всё в порядке. — Уверяет меня собеседник.

— Поварих, посудомоек, когда они уходят домой, проверяете? — Теперь мне уже самому стало интересно, где найти вора или воров.

— Как можно. Это же наши, советские люди. И обыскивать женщин? Я не царский сатрап. — Комиссар аж побагровел.

— А обкрадывать бойцов Красной Армии, которые пролили свою кровь за Родину, это как называется, товарищ батальонный комиссар? Если как вы говорите, все продукты выдаются по норме, а после сытного обеда в животе только вода булькает, — то куда они пропадают? — припечатываю я его фактами.

— Я бы тоже хотел это выяснить. Но как это сделать? — Доверчиво смотрит на меня собеседник.

— Остап Бендер знал 400 сравнительно честных способов отъема денег у населения. А ваши вороватые интенданты наверняка знают гораздо больше, так как это касается отъёма продуктов.

— Назовите хотя бы несколько. Просветите меня. — Загорелся идеей комиссар.

— Например липовые накладные. Товар получают по одним, сдают на склад по другим. Разницу себе в карман. — Называю я первый способ.

— Интересно. Но с этим мне точно не справиться.

— Весы. Когда уже на местном складе принимают по одним, а отпускают на кухню по другим. Или весы одни, а комплект гирек разный. Как соль, так и сахар, очень хорошо впитывают влагу. И