Печать Мары: Пламя. Книга I - Дарья и Алексей Домбровские Страница 27

Тихомир кивнул растерянно, потом огляделся:

— Так вот же, мы у старосты аккурат. Это ж его завалинка.

— Ну дела…

Силин сделал несколько быстрых шагов, дернул за калитку так, что чуть не сорвал ее с петель.

— Я щас устрою ему Рюрикову могилу!

* * *

Силин, пригнувшись, вошел в горницу. Быстро и порывисто. На шум выскочила испуганная хозяйка. Рукава рубахи были засучены, лицо и руки перепачканы мукой.

— Староста где?

Она заморгала глазами, переводя взгляд с Силина на подошедшего Тихомира. Узнала того и немного успокоилась.

— Всеволод Петрович… Так на лугах он, сено косим обществом. По росе еще ушли.

— Сено — это хорошо.

Тихомир за спиной Силина жестом показал, чтобы баба принесла воды. Та кивнула головой:

— Я мигом!

Силин непонимающе посмотрел на нее, потом оглянулся на Тихомира. Тот виновато улыбнулся. Силин недовольно покачал головой, но ничего не сказал. Когда женщина принесла прохладной колодезной воды, выпил первым, с видимым удовольствием. Отер рукавом губы. Подошел к лавке и сел. Хозяйка так и осталась стоять с пустым кувшином в руках.

— Как звать тебя?

— Вера.

— Вера… Вот что, Вера. Ты передай своему Всеволоду Петровичу, — когда Силин произносил имя старосты, тон его был полон желчи, — что не гоже тут поганых привечать. Поняла?

Баба стояла молча, опустив голову, перекладывая кувшин с одной руки в другую. Потом вскинула голову и спросила неожиданно твердым голосом:

— Позволь, барин, сказать.

Силин кивнул, разрешая.

— Вот ты, барин, далеко, на Шабановой горе, монахи в своем Кириллове еще дальше, а тут у черта на рогах… — она замолчала, подбирая слова, — Меня вот матушка в вере хорошо наставляла: на праздники и в выходные — в церковь, исповедь, причастие, все чин по чину! А тут попа, отца Серафима, уж год как не видели, часовня была — и та сгорела… А волхвы так и ходют, народишко прельщают. Есть один у них, за главного видать. Важный такой, степенный… А за спиной у них разбойники, что по лесам сидят…

— А ты его видала?

— Кого его?

Женщина не поняла вопроса.

— Волхва того, главного.

— Не-е-е… — потом подумала и добавила: — Ну только издалеча. Он как-то проходил через Горку. Я-то не поняла сперва, а потом бабы-то шушукались… мол, эттот, который за главного у них был.

Вера замолчала, потом продолжила, понизив голос:

— А еще болтают — нечистые ожили. Раньше так, токмо разговоры одни больше о них были, а щас: то леший детей закрутит в лесу, то волколак корову задерет, то русалка кого на дно утащит… Жуть просто.

Силин до этого момента слушавший серьезно, когда Вера дошла до нечисти, не сдержался и улыбнулся.

— А что, барин, смеется?! Сейчас мужики на сенокосе в полдень в лесу сидят. А знаешь почему?

Силин, улыбаясь, отрицательно покачал головой.

— То-то… В прошлом годе пришла полудница. Я сама не видала, но говорють: высокая, худющая, как жердь, и в белом вся. Все как увидели ее, так и побегли. А Матвей, Карпов сын, не успел. Махнула серпом — Матвей в одну сторону, а голова его в другую. Вот те крест!

Женщина неторопливо и размашисто перекрестилась.

— А ты вот смеешься!

Силин махнул рукой.

— Ладно, хватит байки мне рассказывать. Наслушался сегодня. То про Рюрика, то про полудницу твою. Муж как вернется, скажи, что я велел ему на Шабанову гору приехать. И пусть не тянет.

Силин встал с лавки, пошел к выходу.

Хозяйка засуетилась:

— Ой, позабыла совсем! Что ж я обед-то не предложила, я мигом!

Силин остановился в дверях.

— Благодарствую, поедем мы, — пригнулся, чтобы пройти в дверном проеме, но тут же вернулся назад в горницу. — Я поговорю с отцом Серафимом. Не гоже так паству забывать. Прощай!

* * *

После возвращения из Заречья прошла пара дней. Силин был угрюм и невесел. Разговор с женой старосты никак не выходил у него из головы. Ситуация с набиравшими силу язычниками требовала действий, но каких — Силин в одиночку решить не мог. Хотел посоветоваться с отцом Серафимом, да тот уехал к Вологодскому архиерею.

— Тишка! Тишка! Да чтоб тебя!

Силин звучно ударил кулаком по столу. Начал было вставать, но дверь в горницу шумно открылась, и в покой ввалился запыхавшийся Тихомир.

— Мы обедать сегодня будем?

— Помилуйте, барин, не ждали вас так скоро… Уже несут.

Трапеза была небогатой. За любимыми Силиным кислыми щами последовала запеченная целиком дикая утка, жареный сиг под маковым взваром, мясные и рыбные пироги, оставшиеся с зимы соления и свежий хлеб.

Силин закончил с едой довольно быстро. Заедая венгерскую мальвазию лесными орешками, он смотрел, как Василь сосредоточенно и методично обгладывает утиную ножку. Силин с шумом поставил кубок на стол. Василь оторвался от еды и поднял голову.

— Что?

— Да ничего.

Силин покрутил в руках металлическую ножку кубка. Поднес к губам, сделал большой глоток и с шумом поставил обратно.

— Тяжело мне здесь, друже. Домой тянет. Мочи нет. Тоска смертная. Болота, болота, леса — елки одни, да еще капища… идолища… Волхвы… Ты понимаешь? Поганые то тут, то там… Уже и не прячутся особо.

Литвин поднял на Силина взгляд и кивнул.

— Я слов таких раньше и не слыхивал…

— Ну, еретиков, вообще-то, огонь хорошо очищает…

Силин удивленно посмотрел на Василя — уж не шутит ли он. Но литвин был сама серьезность.

— Ну ты скажешь, Василь. Жечь! У нас так как-то не принято. Носы порвать, в Сибирь отправить — еще куда ни шло… Но вот так на костер — это только в Хишпании, я слыхал, любят делать… А у нас ты чего! Не успеешь глазом моргнуть — усадебку-то с четырех сторон запалят, и поминай как звали… Нет, брат, тут не Литва твоя…

— На Литве тоже не жгут…

— Ну а чего тогда советуешь! В книжках, небось, своих вычитал…

Василь хотел ответить, но не стал. Снова было взялся за кость, потом глянул на Силина и положил кость обратно в миску. Старательно вытер руки о тряпицу.

— Пан Николка…

— И сны тревожные. Отродясь таких не было у меня. Как предчувствие какое… Гложет и гложет… — Силин в задумчивости вертел кубок в руках, пока не поставил его на стол.

— Пан Николка, послушай меня. Отнеси то, что взял, обратно на капище. Так нельзя делать. Панна ласка — это… это, — Василь замялся, подбирая слова, — Я слышал предание о голах: это когда панна ласка может пить