Патриот. Смута. Том 3 - Евгений Колдаев Страница 24

Он дернулся, кивнул в ответ. Надо с ним проще как-то, полегче. Такие изменения в хозяине с ума свести могут.

— Ты поспи. — Проговорил я успокаивая. — Отдохни.

— Да какой тут…

В двери появилось лицо стрельца, что на страже стоял.

— Воевода. — Говорил сбивчиво, смущенно. — Здесь эти… Двое. К тебе хотят.

— Какие двое? — Я отвлекся от своего слуги.

— Жениться желают. Вас просят.

— Чего? — Я чуть не рассмеялся в голос, с трудом сдержался, кашлянул в кулак. — Жениться. Пусти их.

В комнату вошел один из братьев, перебежчиков и Глаша. Даже в темноте, при свечах было видно, что красная она вся, трясется, сопит и сжимается от стеснения. Парень поклон отвесил низкий, она следом.

Обратился кашлянув:

— Воевода. — Голос его дрожал. — Игорь Васильевич.

— Чего хотел, служилый человек? Имени не знаю твоего, как-то не спросил.

— Петр Просов я, воевода. С просьбой я к тебе, завтра же в бой.

И действительно. Он же на нашу сторону перешел, сражаться ему за нас завтра. Филарет его, насколько помнил я, пристроил как раз с мужиками из посошной рати воевать с братом, мушкетами вооружил. Тот, хоть и с перевязанной головой, но сказал куда один, туда и второй. По-иному никак.

— Так чего хотел, Петр?

Я понимал, о чем речь пойдет, но человек сам же должен свою судьбу вершить.

— Венчаться бы нам. Свадьбу законно как-то… — Он сбился. — Завтра мало ли как, повернется все.

При этих словах он в пол уставился, а Глаша, как была красная, вмиг побелела, прижалась к суженному своему. Страшно ей было и за себя, и за него.

— Ну так, я не поп, чтобы венчать вас. — Буравил взглядом, бровь поднял.

— Так, нет отца, чтобы благословил и у нее, и у меня. Сироты мы. И нет священника, чтобы перед богом, как положено… А вы, воевода, первый человек. Дозволение ваше, закон. Благословения просить пришли.

Я глянул на Ваньку. Он стоял, смотрел на все это удивленный. Глаза выпученные, рот чуть приоткрыт.

— Обрядов я не знаю. — Проговорил медленно. — Если дозволение мое нужно, так, дозволяю.

Повернулся к ним, сделал шаг к застывшим у двери, встал рядом. Обратился к парню:

— Петр. Берешь ее в жены?

— Да.

— Любишь, обещаешь верность хранить и в горе и в радости, пока смерть не разлучит?

— Да.

— А ты, Глаша. Выйдешь за него.

Девушка с трудом выдавила робкое:

— Да…

— Жить и в горе и в радости, очаг домашний хранить, обещаешь, пока смерть не разлучит вас?

— Не разлучит. Да, боярин. — Проговорила она тихо.

— Клянетесь в сказанном?

Они сказали свое веское «да».

— Как кончится все, в церковь идите. Я вам не священник, но свое благословение, воеводское, даю. — Улыбнулся, хлопнул парня по плечу. — Ввиду обстоятельств. Первенец родится, Игорем назовите.

Они начали в пол кланяться. Благодарить невпопад.

— Ванька. — Спросил я громко. — Кафтан мой почищен?

— Да, хозяин. — Он смотрел на все это с невероятным удивлением.

— Так, Петр, тебе тогда жалую на свадьбу кафтан с плеча моего.

Я расстегнул пряжку, скинул перевязь. Положил на лавку. Стащил верхнюю одежду, отороченную мехом, протянул. Вроде бы такой подарок должен оказаться уместным.

— Спасибо, воевода. — Он схватил, начал вновь кланяться. — Я за вас, живота не пощажу. Вы мне жизнь новую дали. Воевода.

— Любите друг друга, крепко. В мире живите, да детей плодите. Побольше.

Махнул рукой.

Они попятились к двери, вышли, а я вернулся за стол. Слугу тоже отпустил, пускай делами своими занимается, снаряжение мое в порядок приводит. Сам посидел немного. Хлопнул по столу. Чего рассаживать — решено же все! Поднялся, вышел наружу, обошел поместье, перекинулся несколькими словами со стрельцами, что выступали караульными.

Думал о завтрашнем, прикидывал все так и эдак. Проигрывал варианты развития событий.

И здесь вспылила мыслишка.

Надо же что-то с Жуком делать. Просто повесить, да как-то бессмысленно это. Использовать его надо как-то в своих целях. Отпустить, чтобы рассказал, что-то нужное нам, смуту внес в мысли вражеских лидеров. Поверит ли ему Кан-Темир? Скорее нет, все же отпущенный из плена — это скорее дезинформация, чем что-то важное. Я бы точно не поверил словам такого перебежчика.

Но, разъярить и без того яростного мурзу может.

Там у меня не один же сидит, хм… Интересная мысль. Это, конечно, не «Иду на Вы» — Святослава Игоревича, ставшее частью русской культуры. Но, свою роль сыграет. Сделаю, как мурза подходить будет.

Стемнело. Дозоры стояли славно, лагеря успокаивались, затихали. Я взобрался на вышку.

— Воевода. — Боец явно нервничал появлению вышестоящего начальства. — Чего изволите?

— В степь глянуть. — Уставился, посмотрел окрест.

Темнота непроглядная, деревья кругом и не видать ничего. Костров не видно, хорошо. Все же завтра ты придешь, как и планировал мой враг. Затягивать не должен, нет у тебя на это никакой возможности. Да и, даже если так… Больше времени. Это только нам на руку. Те четыре сотни казаков не с марша в бой пойдут, а отдохнувшие.

Спустился, добрался до колодца, умылся, встряхнулся и отправился спать.

Завтра тяжелый день, нужно отдохнуть. Хорошо, крепко. Выспаться за все те ночи, когда я лазил по болоту, бил налетчиков, сражался с волками. Печка грелась, девушки забились в свой угол и дремали. Прошел в ставшие моими покои, развалился на облюбованном месте. Оружие далеко не убирал. Да, здесь я чувствовал себя в безопасности, в окружении верных людей, но ночью могло случиться что-то, что потребовало бы быстрых действий. И люблю я, когда нужное под рукой, это добавляет уверенности.

* * *

Поздний вечер. Устье Хворостани вблизи берега Дона.

Ярость бушевала в душе мурзы Кан-Темира.

Он старался сдерживаться, хотя здесь и сейчас, после военного совета никто его не видел и не слышал. Жены, что вдвоем раболепно склонились и сжались комочками вблизи его импровизированного трона — не в счет. Ппришли, потому что он позвал их. Хотел снять напряжение, но увидев, только еще больше разозлился.

Ему ли, мурзе, что желает стать правой рукой хана утолять свою злость в