За речкой - Артём Март Страница 23

Черепанов, несмотря на освобождение с губы, казался настолько хмурым, будто бы все еще находился в камере. Он ссутулился, опер локти о колени и подпер голову. Уставился куда-то в асфальт.

— Да нет, устраивает, Слава, — вздохнул он и выпрямился. — Да только… Только мы ж мятеж устроили. И что? Просто выговорами отделаемся? Странно это.

— А я думаю, — начал Уткин чуть-чуть гундосо, — что это все потому, что Саша им пакистанца притащил. А мы — отбили налет этих сукиных сынов.

Я глянул на Уткина. Вася выглядел несколько бледноватым. А еще постоянно шмыгал носом. Видимо, простудился в своей камере.

И тем не менее даже простуда не убавила у него сил. Когда мы с ним увиделись здесь, в отряде, он подскочил, схватил меня своими могучими ручищами и сжал в объятиях так, что ноги оторвались от земли, а позвонки захрустели.

— А я думал, ты мертвый, Саня! — гундосил он при этом, — вот те крест, думал!

— Я тоже так думаю, — покивал Уткину Нарыв. — И потом, все ж понимают — мы ничего плохого не хотели. Мы просто границу защищали. И себя от самодуров.

— И все ж… Мятеж… — все пыхтел Черепанов.

Казалось, у него в голове не укладывалось, что нас просто так, спокойно отпустили и уже завтра утром они снова будут нести службу на Шамабаде.

Слишком прямой был этот Черепанов. Прямой во всем. И в мыслях тоже. И потому странно ему было, что совершенно прямая логика а-ля «залет — наказание» в этот раз не сработала так, как он привык.

Пусть даже и применяли ее, эту логику, нынче именно к нему.

— А ты и правда не рад, товарищ старшина, — улыбнулся я ему. — Ну, можешь вернуться в камеру, если хочешь.

Парни сдержанно рассмеялись.

— Хочешь, на… — Нарыв протянул Черепанову камешек. — Разбей в-о-о-о-н то окошко. Глядишь, обратно посадят.

— Да иди ты в баню, Нарыв, — зло бросил ему прапорщик.

— Товарищ прапорщик, да вы чего? — рассмеялся Уткин и шмыгнул носом. — Скоро снова опять будет все по-старому. Снова пойдем в наряды. Как раньше. Будто бы ничего и не было такого…

— Как раньше уже не будет, — вздохнул Черепанов.

— Это еще почему? — удивился Уткин.

— Тарана-то перевели. Кто там щас исполняет обязанности-то? У кого в руках застава?

Уткин нахмурился и вдруг задумчиво погрустнел. Лицо Нарыва тоже покрыла тень. Черепанов успешно передал свое настроение остальным. Казалось, так он и хотел.

— И правда, — покивал я, но не грустно, а задумчиво. — Как раньше не будет. Но разве это плохо? Все меняется. Шамабад тоже. Только служба всегда ровно такая же, как и была.

Говоря эти слова, я поднял взгляд к небу. Темноватое, оно свидетельствовало о том, что сумерки набирают силу. Солнце село не так давно. Душный афганский вечер чувствовался тут, в Московском, почти точно так же, как и на границе.

Когда я снова глянул на парней, заметил, что все они как один уставились на меня. Взгляды их блестели немым вопросом. Причем одним и тем же.

— Саша, а ты чего задумал? — первым высказал вопрос Нарыв.

Я им улыбнулся.

— За речку меня переводят. В мангруппу.

Лица пограничников вытянулись.

— Чего? — пробасил Уткин. — В какую мангруппу⁈

— Это ты… Сам? — спросил Нарыв, когда я не ответил на вопрос Уткина.

— Да. Сам.

— Зачем?

— Так надо было.

Черепанов ничего не сказал. Только уставился себе под ноги и повесил голову. Плюнул.

— Уходишь с Шамабада, что ли? — только дошло до Уткина.

— Да, Вася. Ухожу.

— Тогда я с тобой! — Уткин аж поднялся с лавки, — ну-ка! Признавайся, в какую переводят⁈ Я тут же рапорт подам!

Я разулыбался.

— Не скажу, Вася.

Уткин нахмурился.

— Мы с тобой же договаривались… Куда ты, туда и…

— Ты тут нужен. На заставе. Без тебя им тяжелей будет, Вася.

— Но…

— А Малюгу на кого оставишь? — хитровато улыбнулся я. — Его ж Солодов затюкает своими шутками про деревню. Один ты его только и спасаешь.

Вася Уткин открыл было рот, чтобы что-то сказать, но так и не сказал.

— Это ты с кем-то договорился, да? — спросил Нарыв мрачно. — Чтоб тебя подальше отослали, а нас не трогали? Так?

Впрочем, ему я тоже не ответил. Все потому, что мы заметили какую-то суету у КПП. Молодой часовой с кем-то упорно спорил. А этот кто-то изо всех сил пытался прорваться на территорию отряда.

— Я знаю! Он тут! — услышал я знакомый девичий голос.

Когда присмотрелся издали, то понял — это Наташа. И она была не одна, а вместе с отцом. Я рассмотрел массивную фигуру геолога Иванова, который тщетно силился удержать свою дочку.

— Гражданочка! Нельзя сюда! — протестовал часовой неуверенно. — Ни то я сейчас кого надо вызову!

— А я туда не хочу! Вы просто позовите!.. Позовите!..

— Наташенька… — суетился вокруг нее Владимир Ефимович. А вместе с тем он непрерывно извинялся перед перепуганным часовым: — Простите! Простите ее! Ай! Наташенька! Простите ее!

— Мне нужно увидеть его! Нужно увидеть Сашу Селихова!

— Не положено, гражданочка! Гражданин, держите вашу дочь в руках!

— А это не твоя ли? — спросил Нарыв, кивнув к КПП.

— Моя, — сказал я с улыбкой. А потом встал и энергично пошел через плац к КПП.

Когда приблизился, Наташа меня заметила. Глаза ее от изумления округлились.

— Саша! Сашенька! Живой! Господи, живой! Да что ж они с тобой сделали⁈

— Привет, Наташа, — ответил я с улыбкой.

— Нам вот его надо! Вот этого хлопца! — тут же забухтел Иванов. — Выпустите его на две минутки за ворота! Выпустите и все!

— Саша!

— Не положено! — упирался неуверенный часовой.

Когда я приблизился, Наташа вдруг замерла. На лице ее застыла маска изумления. А потом… Она внезапно схватилась за живот.

— Ох! Ох!

— Наташенька! — испугался Владимир Ефимович, поддерживая дочь, чьи ноги внезапно подкосились.

— Гражданка! Что с вами⁈ — перепугался часовой.

— Что-что! — кричала Наташа в ответ. — Плохо мне! Плохо! Беременную женщину в могилу сводите!

— Как это… Беременную? — побледнел Владимир Ефимович.

— Как это… Беременную? — часовой