Бои местного значения (СИ) - Зурков Дмитрий Страница 21

— И что такого важного из этого следует, чтобы нас отвлекать от дел? — Воронцов задаёт вопрос тихим спокойным голосом, но от него чинуша бледнеет ещё больше.

— Могу ли я рассчитывать на определённые послабления, если помогу организовать другой процесс, не уступающий, а, может быть, и превосходящий мой по скандальности?

Нихрена себе заявочки!.. И чего же мы такого ещё не знаем? И не узнаем с помощью медикаментозной и технической?..

— А ты, тварь, не боишься, что мы сами из тебя эту информацию вытянем? — Накатывающая ярость хорошо диссонирует со спокойствием Воронцова. — Расскажешь всё, как миленький! А потом, то, что от тебя останется, где-нибудь закопаем! Без отпевания!..

— … Господин полковник… Вы можете сделать мне уколы и я Вам всё расскажу… Но тут тонкость в том, что именно в этом случае просто информации мало… Чтобы арестовать людей, которых я имею в виду, недостаточно знать где они находятся, без моего добровольного участия у Вас не будет ни одной улики, ни одной, даже малейшей зацепки…

— Хорошо, рассказывай, а мы посмотрим, насколько ценна твоя информация. — Пётр Всеславович говорит по-прежнему спокойно и негромко.

— Господин полковник… Можно… папиросу?..

Блин, всё по классике жанра!.. Типа, покурит и расколется. Или он так изощрённо издевается? Покурить захотелось, двум полканам лапши на уши навешал и пошёл обратно в камеру?.. Да нет, он же не самоубийца…

Протягиваю портсигар, Сорочинский подрагивающими пальцами с пятой, наверное, попытки достаёт папиросу, боязливо подкуривает от поднесённой зажигалки, делает осторожную затяжку, потом ещё одну… Через полминуты с сожалением затушив окурок в пепельнице, он начинает свою сказку… Очень хотелось бы чтобы всё сказанное действительно было только страшной сказкой…

— … Театр называется «Нарциссиум»… Он — для очень узкого круга… зрителей… Для представления снимаются разные отдалённые усадьбы, но обязательно с бальным залом, там всё и происходит. Актёры — приютские дети, взятые в опекунство… Разыгрываются э-э-м… эротические пьесы, но всё происходит на самом деле… Я имею в виду… определённые эпизоды… После спектакля гости… зрители… сами участвуют в… Вы же меня понимаете?.. Прямо там, на сцене… Все сразу…

Сижу на краешке стола и даже не знаю, что сказать. Воронцов тоже молчит… Вот нихрена себе!!! Театралы, бл…!.. Уроды!.. Суки!.. Твари!.. Нелюди!..

— Сколько детей в труппе? — Сам не узнаю свой голос. — Сколько⁈..

— … Семь… Три девочки, четыре мальчика… Была ещё одна… Играли «Отелло», один из… зрителей задушил её по-настоящему, когда… совокуплялся…

— Что было потом⁈..

— Заплатил штраф… Пятнадцать тысяч… Тело спрятали… Куда-то…

— … Денис Анатольевич!!!..

Прихожу в себя от окрика Воронцова, дверка шкафа — в щепки, кулак немного саднит, Сорочинский сполз по стене на пол и тихонько поскуливает, обхватив голову руками…

— Денис Анатольевич, успокойтесь! — Побледневший Пётр Всеславович протягивает мне стакан с водой… Дверь тихонько отворяется, дежурный унтер окидывает взглядом присутствующих, понятливо кивает в ответ на мой успокаивающий жест и также беззвучно исчезает…

— Вставай, мразь!.. Встать!!! — Команда оказывает нужное воздействие, клиент, цепляясь дрожащими ручонками за боковушку шкафа, поднимается и замирает на подгибающихся ногах.

— Почему же ты решил, что у нас без тебя ничего не получится, а? — Потихоньку сам тоже прихожу в себя.

— … Во время… спектакля вокруг усадьбы хозяин труппы выставляет своих мордоворотов… У него шесть… или семь человек работают охраной, извозчиками и следят за… артистами… И потом… Вы… Вы просто не сможете угадать… нужный момент… Раньше, или позже… не будет никаких доказательств… Я… Я смогу подать сигнал…

Ну, мордовороты — это не проблема, этот сучонок просто не знает с кем связался. «Призраки» слепят эту семёрку быстро и беззвучно. Это мы перед ним корочками трясли и чинами давили, а там совсем по-другому будет. А вот насчёт раньше, или позже, — похоже, он прав. Доказательства должны быть железобетонными… Какая-то мысль на эту тему крутится в голове, но пока не до неё…

— Кто-нибудь из детей пытался бежать? — Воронцов продолжает выпытывать подробности. И от них хочется ещё что-нибудь разнести в щепки…

— Нет, их охраняют… И с самого начала заставляют употреблять кокаин… Хозяин считает, что он помогает в спектакле… Душевный подъём, яркие эмоции… И потом, — они уже привыкли и не могут без ежедневной дозы…

Почти запредельным усилием воли заставляю себя не поддаться ещё одному приступу бешенства… Уроды, бл…!!!.. И эта сволочь так спокойно об этом рассказывает!!!..

— И ты обещаешь подать сигнал в нужный момент, чтобы мы смогли зафиксировать происходящее для следствия… — В голосе Пётра Всеславовича сквозит явное недоверие. — Что помешает тебе сбежать оттуда, воспользовавшись благоприятным моментом?

— Меня объявят в розыск… а я не хочу на каторгу… Если вы пообещаете мне новые документы и свободный выезд в Европу…

Ах ты, вонючий хорёк-липкие лапки!!!.. Но придумал красиво!!!.. Знал же, мразь, что наверняка согласимся!..

— Мы подумаем над твоими фантазиями. — Воронцов подходит к двери и, открыв её, зовёт конвой.

— До следующего спектакля осталось три дня… — Выдавливает из себя Сорочинский и замирает в испуге, что эти слова мы расценим, как своеобразный шантаж.

— Я же сказал, что подумаем! — Пётр Всеславович отворачивается от гадёныша и командует конвойным. — Увести!..

Оставшись вдвоём, несколько секунд с Воронцовым вопросительно смотрим друг на друга, затем утвердительно киваем друг другу, молчаливо соглашаясь с тем, что овчинка выделки стоит. Тем более, что про состояние здоровья при пересечении границы разговора на было, а жить в Европе можно и в инвалидной коляске. А потом голову пронзает мысль, которую раньше уловить не мог!..

В четырнадцатом году французы из «Шнейдера» и «Крезо» построили завод по производству различной оптики, но из-за войны его законсервировали, не до того было. Неугомонный Павлов не без подачи суперэрудита-чегэкашника Келлера выкупил по дешёвке простаивающее предприятие и начал колдовать там с фото- и киноаппаратурой. Отысканный хрен знает где никому не известный инженер Поляков, взятый на работу и обласканный академиком аж по самую маковку, вскоре представил опытный плёночный фотоаппарат, который быстро пошёл в серию и моментально стал ну очень большим дефицитом среди фотографов. А Иван Петрович решил добить забугорных конкурентов, изобретя с этим же инженером одноразовые фотоколбы, заменившие вонючие и ненадёжные магниевые вспышки. Фёдор Артурыч сказал тогда, что они появились в нашей истории только в конце двадцатых… И если во время задержания всех поперефоткать, то…

— Пётр Всеславович, скажите, мы сможем найти пяток надёжных фотографов, состоящих на службе у Вас, или в Департаменте полиции?..

Наше блиц-совещание пополам с мозголомным штурмом, во время которого мы тщательно перетёрли, разжевали и даже обслюнявили все возможные варианты развития событий, длилось ещё минут двадцать, в результате чего я придумал, каким образом с небольшой помощью Мартьяныча заиметь гарантию «честности» Сорочинского во время акции. Только вот после упоминания имени Целителя меня ждал большой облом от «кровавой гэбни»:

— Лично Вы, господин полковник, в этой операции участия принимать не будете. — Лицо Воронцова непроницаемо, только в интонации слышен оттенок еле заметного веселья. — Дело не в том, Денис Анатольевич, что кто-то опасается, что Вам не хватит самообладания. Одновременно будут проводиться две операции. И если в первой главной задачей стоит задержание, то во второй — ликвидация… Между прочим, во второй очень заинтересован сам доктор Марцинович. Мы чисто случайно обнаружили человека, который ему очень интересен. Но, чтобы их сотрудничество было долгим и плодотворным, нужно всего лишь перестрелять на Хитровке одну банду… Кстати, в Вашей будущей… э-э-м… работе этот человек тоже будет очень полезен… Так что придётся ещё раз поиграть в «Лёньку Пантелеева»…