Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий Страница 21

При произнесении слова «свидетели» все как-то начали рассасываться. Остались Мария Сергеевна и Серёга. Ларису явно оставили в другом месте, чтобы не волновать лишний раз.

— Так, что у вас тут произошло? — спросил рыжеватый милиционер, судя по погонам — капитан.

Он оглянулся на своих коллег:

— Занесите этих внутрь. Что там с раной?

— Болит, — жалобным голосом проговорил чех. — Этот плохой товарищ ворвался к нам. Начал драку. Вырубил моих друзей. Боксёр, наверно. Потом меня вот пырнул…

— Да врёт этот урод! — не выдержала Мария Сергеевна. — Всё как есть врёт!

— Гражданка, а вы всё видели? — спросил милиционер.

— Они к нам днём завалились. Пьяные. Вели себя по-хамски. Приставали к Ларисе, а потом… Когда девочка вышла в туалет, то они её к себе затащили и хотели… А она беременная! Товарищ милиционер, разрешите я дам этому по харе разок, а? — проговорила боевая тётка.

— Так, не разрешаю. В общем, дело ясное, что дело тёмное. А что вы скажете? — спросил милиционер у меня.

Я криво усмехнулся и посмотрел на него:

— Мария Сергеевна всю правду сказала. Я среди ночи проснулся и увидел, что соседки нет. Встал, чтобы сходить в туалет и услышал возню в их купе. А потом увидел, как эти трое хотели изнасиловать девушку.

— Да всё ты врёшь, курва! — выкрикнул чех. — Я тебя найду!

— Так, Семёнов. Возьми показания у граждан. Опроси потерпевшую. А ты, хреноголовый, заткнись! Тебя надо перевязать. Хотя, за такое расстрелять мало! Беременную девку на троих разложить хотели? Да вам за это вышка светит, твари! — неожиданно рявкнул капитан.

— Да мы не знали! — вырвалось у чеха, а потом он споткнулся и заюлил. — То есть, я плёхо гавариять по-руски! Я не понямать ничаго! Я не знать, матка боска.

— Вот сука, и русскую речь сразу же забыл! — хмыкнул милиционер. — Семёнов, вы ещё здесь? Иди, оформи всё, как надо. Через сколько будет остановка? — это он спросил уже у подбежавшей проводницы.

— Через полтора часа, — ответила та растерянно.

— Должно хватить. Идите за аптечкой, а то сдохнет эта падаль здесь. Вонять будет. Мы же пока тут посидим, — он кивнул третьему милиционеру. — И да, пусть поезд трогается дальше. Передайте машинисту, чтобы связался с нашими коллегами на остановке.

— Да, сейчас всё сделаю. Ох ты, вот же как бывает-то, — покачала головой проводница. — Вот что водка проклятущая делает…

— Идите! — скомандовал капитан.

Мы с милиционером Семёновым прошли в наше купе. Там сидела всхлипывающая Лариса, которую успокаивали двое девушек из нашей туристической группы. Увидев меня, Лариса вскочила и кинулась обнимать:

— Спасибо! Спасибо! Петя, если бы не ты… Они же меня… А я…

— Всё-всё-всё, — погладил я её по голове, чувствуя, как мелко и часто дрожит её тело, словно у пойманной птицы. — Всё прошло. Они получат по заслугам.

Слова эти звучали плоско и утешительно, как в плохой пьесе, но иного я найти не мог. Вся ярость, весь адреналин, что клокотали во мне минуту назад, разом ушли, оставив после себя лишь пустоту и тяжёлую, свинцовую усталость во всех членах. Рука сама потянулась к лицу, к ссадине на щеке, и пальцы нащупали влажную полоску полузапекшейся крови.

Милиционер Семёнов, молоденький, с неловкими движениями и очень серьёзным, сосредоточенным лицом, достал потрёпанный блокнот и карандаш.

— Ну-с, гражданочка, — обратился он к Марии Сергеевне, стараясь придать голосу служебную твёрдость, но выходила лишь жалостливая сухость. — Изложите по порядку, как всё было. Не волнуйтесь. Время есть.

Как оказалось, Лариса прибежала в купе и переполошила всех своей бессвязной речью. Сергей понял, что к чему и бросился к стоп-крану. Его действия пришлись как нельзя более кстати. Потом уже кинулись за милицией, за проводницей, за остальными.

Пока давали показания проводница принесла бинт, вату и йод. У меня была только ссадина на лице, да разбитые губы. Остальное не требовало обработки. Пощипывало знатно, но резких вспышек не было. Значит, ничего не сломано. Уже неплохо.

Показания с нас взяли. Рассказали почти всё, как есть. Я не стал говорить про вилку, так как она пропала в ходе разбирательств. Уже потом Серёга сказал, что он тишком вытащил её из ноги чеха. Не хотел оставлять в качестве улики. Лариса вряд ли видела моё оружие, а я не стал говорить, что нанёс тяжкие телесные при помощи холодного оружия.

Только кулаки, только голова и ноги! А что с ногой? Да хрен его знает — упал неловко!

Чехов сняли на остановке в Жмеринке. Выводили в наручниках. На перроне их уже ждали. Нас тоже хотели снять, но я взмолился, сказал, что если такое будет, то мы вряд ли когда увидим Чехословакию, а повидать хотелось.

С нас взяли расписку, что по возвращению из путешествия ещё раз дадим показания по месту жительства и будем готовы в случае суда выехать в нужное место. Подобную расписку мне давать было несложно. Всё равно я возвращаться скоро не собираюсь, а если вернусь, то уже другим человеком и в другое государство.

Ларису удалось кое-как успокоить. Однако, всё оставшееся время до пробуждения, я слышал, как она потихоньку всхлипывала на кровати внизу.

Думал, как однажды услышал от одной из симпатичных женщин своего времени, что насильников надо приговаривать к высшей мере наказания. Что если они рушат жизнь женского пола, то и самим им жить незачем. В такой момент я подумал, что если насильники будут знать, что им светит вышка, то они вряд ли будут оставлять своих жертв в живых. Всё одно край, так зачем оставлять в живых ту, кто сможет опознать?

Легче ножичком по горлу и в колодец… Такой вот чёрный юморок под утро на ум пришёл.

Потом утром, когда поезд, выплюнул нарушителей и вновь покатил вперёд, мы ещё раз рассказали обо всём происшедшем руководителю группы — Евгению Коротаеву. Он слушал, сидя на краешке кровати, и лицо его, обычно безмятежное и открытое, становилось всё суровее и строже. Слушал, не перебивая, лишь изредка проводя ладонью по щеке.

Лариса ушла к девушкам, которые поддерживали её ночью. Мы настояли, чтобы ей снова не пришлось слушать о произошедшем. Так хоть посидит с ними, может быть выплачет оставшийся страх.

Когда мы закончили рассказывать, Евгений молча встал, тяжело, по-медвежьи, подошёл ко мне