Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин Страница 21

Представляете спите вы с подругой с утра пораньше и тут вам такое! То ли пора мысленно прикидывать как мебель переставить, то ли быстро прыгать в джинсы и на комсомольскую стройку срочно уезжать. Хотя… Это тогда она меня должна была просить «нас не бросить». Похоже я в трудах своих перенапрягаюсь. По срокам там и не могло ничего быть. Но, всё же…

— Не плачь, Настенька, — говорю полусонно, — никто меня у тебя не отнимает.

Всхлип.

— Хотя, хотят отнять, — прерывисто выдыхает Ягужинская.

Так! Что-то новое. Матушка решила, что мы близко с Настей сошлись и пора фаворитку менять?

— Ну кто этого хочет? — чуть приподымаясь выше по подушке спрашиваю любовницу.

— Они, они, — снова прерывисто начинает Настя, — они убить тебя хотят!

Выпаливает она и сваливается в плач.

Это явно не Матушка. И, пока я тут с Ломоносовым водород открываю и паровой насос строю, вокруг что-то происходит, и мои гости или выходы на балы не дают мне времени о том знать.

— Так, не плачь, успокойся, — произношу уверено, гладя любовницу по каштановой головке, — говори кто смог такой глупостью тебя напугать.

— Это не глупость, — собирается от лёгкой обиды Настя, — ко мне вчера Настя приходила, Лопухина. Сказала, что б я к тебе не привязывалась, а то потом буду горько рыдать.

Так вот оно что. Старая подружка вернулась после того бала с розой.

— Она просто тебе завидует, — шепчу ласково.

— Нет. В мае мать её была у нас, и она говорила, что плохо ей при нынешнем царстве, но, мол Ботта поехал в Берлин и скоро пруссаки спасут Иоанна с матерью и тогда всё петрово семя выжгут, — выдаёт Настя запальчиво, — и верные корабли уже готовятся из Риги забрать прежнего Императора.

А вот это уже серьёзно. Похоже, что муж Лопухиной, подвизавшись в моей антарктической экспедиции, взятие Динамюнде готовит. Разумовский шепнул на днях что туда перевели Брауншвейгское семейство и трёхлетнего Императора.

И тут меня как током прожгло. Матушка знает! Проверяет меня, приставив ту же Настю. Нет, не в том помогу ли я вернуть Трон Иоанну Антоновичу. Для меня его воцарение смерти подобно. А в том не затею ли я свою игру. Или не станет ли кто играть мной мне не того сообщаючи.

Приподымаю Настю. Сам встаю. Снова прижимаю её приобняв. Целую в голову.

— Так, солнышко, — приободряю её, лаская отливающую золотом кофейную шевелюру, — успокойся, всё мне расскажи и ничего не бойся.

Смахиваю катящуюся по красной Настиной щеке слезу. Целую в набухшие солёные губы.

— Я боюсь, — шепчет она мне.

— Не бойся, — шепчу в ответ, — сейчас поедем к Матушке-Императрице и расскажем ей всё в подробностях.

Вижу в глазах Насти испуг и беспомощность малолетнего ребёнка.

— Верь мне, Настя. Я тебя не брошу!

Всхлип и она снова прижимается ко мне.

Уже утро и никто меня не арестовал. Значит есть ещё время и на объятия и утехи. Даже чай думаю успеем попить. И письмо матери и отчиму Насти отправить. Мол ждём их у Елисаветы Петровны срочно. Без подробностей. Цильха пошлю. Он парень расторопный.

* * *

Обер-прокурор Священного Синода князь Яков Петрович Шаховской

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ЦАРСКОЕ СЕЛО. РЕГУЛЯРНЫЙ ПАРК. 14 июля 1743 года.

— Яков Петрович, — с лёгким укором произнесла Императрица, — ругается на вас Сенат.

— За что же, Ваше Императорское Величество? — изобразив удивление, ответил обер-прокурор Священного Синода Яков Петрович Шаховской.

— Говорят в волости царевича грузинского полное разорение учинили, — сказав это, Елисавета Петровна, под одним из посаженных отцом дубов остановилась.

— Ну, что Вы, Матушка, у него там язычники изволят шалить, — начал оправдываться князь, — они епископа Димитрия чуть не побили.

— И за что? — уточнила Императрица, — сказывай с чего там мордва бузит.

— В апреле ещё поехал епископ Нижегородский Димитрий по епархии, — начал рассказ Шаховской, — в Терюшевской волости увидел кладбища языческие и пожег, а тамошние крестьяне его обоз с дубьём обступили.

— Знаю о том, и что добрые христиане Димитрия в обиду не дали, но почто теперь-то мордва от пашен своих в леса с семьями бежит?

— Так крестится не хотят, Ваше Императорское Величество, и в рекруты, — пояснил обер-прокурор, — да и не мордва там живет вовсе.

— А кто? Татары? Или князь Дадиани горцев завёз? — удивилась Императрица.

— Да русские они! Говорят, ярославским говором, — грустно сказал Шаховской, — бежали в те края ещё от Ивана Калиты'. Пока прошлые царствования сносить капища и мечети да крестить повально не начали, сидели спокойно. А теперь во против власти пошли.

— Против церкви или власти?

— И против Христа, и против Вас пошли, ироды! — отчеканил князь, — новокрещен Несмеянка Кривой, на общей их сходке, крест с себя снял, волость от законов и податей Короне Российских свободной объявил, говаривали они, что справедливой власти в Империи нет, а праведного и правильного Царя Ивана по младенству злые немцы петровы и попы изгубили.

Лицо Императрица через пудру налилось красным.

— Крамолу извести! — почти прошипела она сухо, — зачинщиков сжечь! Надо — войска направлю смутьянов крестить.

— Сделаем Ваше Величество, — выразил с поклоном полную готовность Шаховской.

Подбежавший лакей застыл в метрах пяти в полупоклоне, тяжело дыша.

Запыхался.

— Говори, — приказала императрица.

— Там. Ваше. Императорское величество, Цесаревич Пётр Фёдорович пришли с графиней Ягужинской, — не отдышавшись выпалил слуга, — срочной конфиденции просят.

— Зови! — отрубила Императрица, — а ты, Яков Петрович, иди. С убытками царевичу Бакару Дадиани казна разберётся.

Шаховской поклонился и ходко направился за убежавшим лакеем. Почто Наследник пришел? Лишние знания — большие печали. Обер-прокурору священного Синода уже хватило гнева Государыни на сегодня.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ДОМ ПОСЛАНИКА БЕСТУЖЕВА. 14 июля 1743 года.

— Семён! Семён!

— Да, барин.

— Анна Гавриловна, изволит почивать? — граф Бестужев по давней холостяцкой привычке предпочитал не беспокоить ночами свою уже не молодую жену.

— Сейчас у Анисьи спрошу, барин, — слуга быстро исчез за дверью

— Да, поспешай!

Постарел Сёмка, а ведь сызмальства при нём. Да же по заграницам сопровождал,