Президент Всея Руси - А. Полевой Страница 2

десяткам людей — и этот шаг так и не был сделан. Цеха оборонного завода в Туле, где он оптимизировал производство снарядов, и его мозг до сих пор хранил чертежи и параметры десятков видов вооружений. Артиллерийский полигон под Воронежем, где на учениях он, молодой лейтенант, под имитационным огнем «противника» рассчитывал данные для стрельбы, от его точных команд зависели жизни условных «своих» и эффективность условного «уничтожения».

Теперь этот «огонь» был везде. Вся его прежняя жизнь, весь этот багаж — от тактики полевого боя до принципов организации коллективного труда, от знания свойств стали до основ санитарии и агрономии — внезапно превращался из набора профессиональных компетенций в единственное оружие для выживания. Не для карьеры или денег. Для того, чтобы просто не сгинуть в этой древней эре, не стать еще одной жертвой жестокого и невежественного мира.

Он посмотрел на свои руки — сильные, ладные, с мозолями от лука и весла, но не от клавиатуры и ручки. Руки Ярослава. Его собственная смерть в прошлом и смерть этого юноши в настоящем стали двумя точками, через которые была проведена линия его новой судьбы.

Адреналин медленно отступал, сменяясь ледяной, стальной решимостью. Страх никуда не делся, он просто был оттеснен на периферию сознания, став фоновым шумом. Второго шанса не будет. Ни на тульской трассе, ни в лесах Руси. То, что случилось, было не даром судьбы, а чудовищной ошибкой мироздания. И он, Андрей, собирался эту ошибку исправить. Но не молитвами или покорностью. Единственным способом, который он знал — тотальным, жестким, бескомпромиссным управлением кризисом.

Род Добромыслова, как бормотали вокруг, был сокрушен. Староста и его наследник пали, защищая селение. Хотя налетчиков отбили, главный удар пришелся по ним. Их семья, их род остались без защиты, без кормильцев, на грани голодного вымирания. Смерть Ярослава должна была поставить окончательную точку.

Но он очнулся. И чаша весов, уже качнувшаяся было в сторону небытия, дрогнула и начала медленно, невероятно возвращаться к жизни. Не по законам медицины, а по воле какого-то непостижимого чуда, которое эти люди — язычники, сохранившие еще тень автономии в межкняжеских усобицах Руси, — видели в его возвращении.

Глава 1

Когда Андрей осознал, куда и в когда попал, он долго думал что же ему делать.

Пока он поправлялся от полученного ранения ему удалось изучить язык, который довольно сильно отличался от современного русского. И вот однажды темной ночью, когда тьма за окном избы была не просто отсутствием света. Она была плотной, густой, вязкой, как деготь. Она поглощала звуки, запахи, саму мысль. В этой тьме, под мерный скрип половиц и завывание ветра, одиночество Ярослава становилось осязаемым, физическим. Оно сжималось вокруг него холодным кольцом, вымораживая душу.

Он лежал, уставившись в потолок, которого не видел, и в его сознании, словно на разбитом экране, проносились обрывки другого мира. Яркие, шумные, лишенные смысла. Вспышка неоновой вывески. Гул метро. Безликие голоса из телевизора. Там он был лишь небольшим винтиком в системе. Звеном в длинной цепи, которое можно заменить за пару дней.

А здесь? Здесь он был призраком. Тело у него было — молодое, сильное, тело какого-то забытого Богом и историей подростка из захудалого поселка. Но душа… душа была чужой. Она не знала песен, что пела мать этому телу в детстве. Не горела обидой за отца или радостью первой охоты. Его прошлое было выжжено дотла. Он был человеком без корней, выброшенным на пустынный берег времени.

И от этого безумие казалось таким близким, таким логичным исходом. Шепотом из угла темной горницы. Что проще — смириться с абсурдом и потерять себя в чуждом мире, став его пассивной частью? Может, спиться? Или уйти в монастырь, чтобы в ежедневных молитвах и постах заглушить голос разума, который твердил одно: «Этого не может быть. Тебя здесь нет».

Так он и лежал, листая в уме учебник истории — тот самый, что был теперь его проклятием и его единственным сокровищем, — он наткнулся на знакомые даты. 1237 год. Рязань. Батый. Пламя, пожирающее деревянные церкви, и звон монгольских подпружных колокольчиков, несущих смерть. Он увидел это не как сухую строчку, а как киноленту — крики, кровь, руины, рабство, долгое, унизительное рабство всей земли, на которой он теперь стоял.

И в этот миг что-то щелкнуло.

Безумие? Нет. Безумие — это смириться. А он нашел противоядие. Грандиозный, титанический, невозможный план стал возникать из мрака его отчаяния, как замок из тумана. Он будет не просто выживать. Он будет спасать.

Спасать Русь.

Эта мысль ударила в него, как молния. Она не принесла покоя — она принесла яростную, неистовую энергию. Внезапно его одиночество обрело смысл. Его чуждость стала оружием. Он знал то, чего не знал НИКТО. Он видел путь, по которому еще не ступала нога. Его тошнотворное чувство потерянности сменилось головокружительным чувством предназначения.

«Я не случайно здесь, — прошептал он в темноту, и слова его больше не тонули в пустоте, а звенели, как сталь. — Я здесь, чтобы остановить это. Чтобы изменить всё».

Спасти Русь — это значило дать своей жизни смысл, сравнимый с масштабом самой катастрофы, что его сюда привела. Он больше не был никем. Он был щитом. Он был тем, кто встанет на пути урагана истории. Его новая жизнь, начавшаяся как абсурдная ошибка, теперь обрела цель. Каждое неловкое слово, сказанное им на древнерусском, каждый удивленный взгляд, который он ловил на себе, — все это были мелочи на фоне грядущей цели.

Ярослав решил изменить ход истории и попытается остановить монгольское нашествие на Русь, для этих целей он хотел войти в лоно церкви и с помощью своих знаний современного человека подняться в верхние эшелоны власти, и там мудро сплотить князей и отразить скорое нашествие.

Но чем больше он узнавал политическую обстановку и реалии жизни, тем все менее реализуемым становился его план. Окончательно изменить свой план он решил в середине зимы, когда ударил страшный голод, но давайте обо все по порядку.

Когда он смог сносно изъяснятся, он рассказал своей матери Матроне, продуманную мистическую историю из синтеза язычества и христианства о том что, ангелы дали ему знания и жизнь, взамен забрав большую часть его воспоминаний.

Как он и планировал, данная история быстро дошла церкви. В начале осени в селении прибыл иеромонах Никон.

Поскольку люди этого времени были очень суеверны в правдивости своей истории ему удалось убедить окружающих довольно просто.

Монаха поразил его удивительный прогресс в учении, мало того что мальчик