Дело о морском дьяволе - Василий Павлович Щепетнёв Страница 2

Сумму, причитавшуюся ему за лекцию и сеанс, он тут же, при всех, с театральным жестом, передал в фонд шахматного клуба на организацию будущего международного турнира. Это противоречило тщательно культивируемому образу небогатого, почти нищего русского шахматиста, собирающего с миру по копейке на заветный матч с Капой. Но противоречило лишь отчасти: кто знает, быть может, этот красивый жест заставит аргентинских кабальеро раскошелиться и отплатить сторицей? Расчет был тонок, как паутинка. Да и совесть, не вовремя проснувшись, назойливо зудела, нашептывая, что негоже, мол, русскому дворянину, пусть и в стесненных обстоятельствах, обирать гостеприимных аргентинских пижонов, тем более, что сам он, Арехин, уже который месяц потихоньку обращает свои ценные бумаги в золото, а золото переводит в славную, нейтральную и надежную страну Швейцарию. Ибо в воздухе, несмотря на всеобщее веселье, уже явственно пахло грядущим кризисом, который случится не сегодня и не завтра, но вот послезавтра, году этак в двадцать девятом, когда роскошная карета капиталистической экономики с грохотом обернется в тыкву.

Маркс — это голова! И Ленин — тоже голова.

А мы… мы лишь пешки в их грандиозной, не до конца понятной партии.

От этой мысли на душе стало гулко и прохладно, как в опустевшем после сеанса зале.

Глава 2

День стоял знойный и томный, один из тех дней, когда солнце, кажется, не столько светит, сколько лениво греет сквозь пыльные окна, а время тянется густым и вязким мёдом. Однако в кофейне «У Мавра» царила прохладная полутьма, пахло горьковатым обжаренным зерном, ванилью и старой, добротной полировкой мебели. Кофе здесь был чёрен, как южная ночь, сливки белы, как первый снег в имении, а сахар — сладок до приторности, до забытья. В этом заведении, приютившемся на тихой улице Буэнос-Айреса, всегда чувствовалась легкая, почти неосязаемая грусть по прежней, оставленной за океаном жизни. Хозяин ли, венский еврей, создал такую атмосферу, или Арехин принёс её с собой, как знать.

Арехин заказал чашечку «а ля Капабланка» — кофе столь крепкий, что от одного его вида могло заныть сердце, и без единой крупинки сахара. Вместо сахара перед ним лежало пирожное «наполеон», слоёное, воздушное, покрытое сахарной пудрой, — сложная и бессмысленная геометрия наслаждения, которую он изучал с научным интересом, а не с гастрономическим нетерпением.

В дверях показался Женя. Он вошел несмело, оглядываясь, словно за ним и впрямь могли следить в этом сонном царстве. На левом глазу у него по-прежнему красовался черный окклюдер. То ли подражание Кутузову, то ли пирату из «Острова сокровищ», выглядело это и грозно, и немного нелепо, как театральный реквизит, надетый не к месту. Моргнув единственным глазом, он опустился в кресло напротив Арехина и заказал воду. Просто воду, обыкновенную, без газа. Заказал и, не глядя на собеседника, проговорил глуховатым, нарочито бесстрастным голосом:

— Меня прислали по поводу денег.

Арехин медленно поднял на него взгляд. В его глазах мелькнула тень утомленной насмешки.

— Да? Что ж, — протянул он, отрезая маленьким десертным ножом крохотный кусочек «наполеона» и не отправляя его в рот, — деньги, Евгений Петрович, никогда не помешают. Много ли прислали?

— Нисколько, — Женя сглотнул слюну. Слюны было чуть. — Напротив. Вы должны передать мне номера и пароли от Революционного Запаса Ильича.

— Запаса Ильича? — Арехин приподнял бровь, изображая легкое недоумение, будто услышал о какой-то экзотической диковине.

— Именно так, — Женя выпрямился, стараясь придать своему тону металлическую твердость и показать, что ему известно всё и даже больше. Ну, за исключением пустяков: расположения счетов, условий доступа, сумм и прочей никчемной конкретики, из которой, собственно, и состоят все денежные дела на свете. — Средств, помещенных в иностранные банки на дело мировой революции.

— Женечка, голубчик, — ласково ответил Арехин, — а почему вы спрашиваете именно меня? Я ведь не партийный казначей, я, если уж на то пошло, даже не большевик ни разу. Даже не попутчик. Сошел я с бронепоезда, теперь еду обычным, пассажирским.

— Нам достоверно известно, — Женя ударил на слове «достоверно», — что Владимир Ильич доверил вам ведение своего личного счёта.

— Доверил, — легко согласился Арехин, не стал спорить. Словно речь шла о ключах от дачного сарая.

— Отсюда логически следует, что он мог доверить вам и доступ к счетам Революционного Запаса.

— С чего бы это вдруг? — Арехин поддел кусочек «наполеона» вилкой, откусил, и поморщился, будто съел что-то горькое. — Что у вас, Женечка, в гимназии было по логике?

— Причем здесь логика? — в голосе Жени прорвалась нотка раздражения. — У меня приказ…

— Но у меня-то, милый мой, нет, — мягко парировал Арехин.

Женя задумался. Он смотрел на Арехина, и в его единственном видимом глазу плескалась смутная, невысказанная тоска. Ему было лет двадцать пять, но в углах рта уже залегли морщинки обреченности.

— Но личный счёт Ленина вы знаете, — снова начал он, уже без прежней уверенности, — и, значит, можете мне его передать.

— Повторюсь, голубчик, — с чего бы это вдруг? — Арехин отпил глоток кофе, и лицо его на мгновение исказила гримаса удовольствия от терпкого вкуса. — Этот счёт я, по просьбе Владимира Ильича, могу передать очень и очень узкому кругу лиц. К которому вы, Евгений Петрович, уж простите за прямоту, никак не относитесь.

— Но Крупская! Надежда Константиновна Крупская лично поручила нам… — Женя попытался сыграть свою последнюю карту.

— Счёт, равно как и деньги, если на то будет её воля, будут переданы Надежде Константиновне в Женеве, Берлине, Париже или Лондоне. Лично в руки. Такова была последняя воля Владимира Ильича. И Надежда Константиновна прекрасно об этом осведомлена. А потому, — он сделал паузу, давая словам улечься, — никаких поручений подобного характера дать вам она не могла по определению. Что же касается Революционного Запаса, то им, как должно быть известно вашим шефам, ведали товарищи Дзержинский и Красин.

— Но они оба умерли, — тихо, почти безнадежно сказал Женя. — В прошлом году.

— Вот именно, — Арехин кивнул, и в его глазах на мгновение мелькнуло нечто похожее на сочувствие. — Оба. Чисто умозрительно, Женя, предположим, я сообщу вам способ заполучить этот Запас. Вы, разумеется, немедленно доведете это до сведения… кто там у вас сейчас начальник? Не Крыленко ли?

— Мой начальник — товарищ Седой, — автоматически ответил Женя.

— Значит,