Бес лести предан - Элиот Лилит Страница 2

Пока – выжили.

Он пытался предотвратить ее смерть. Руками ловил роящиеся над кроваткой сгустки тьмы, но тех было слишком много. Чем больше влезало под покрывавшуюся угольными разводами кожу, тем больше являлось новых. И так пока он не почувствовал, что еще немного, и темный пожар выжжет его изнутри. И тогда он поддастся шепоту, подбивающему положить ладонь на тонкую шейку сестры и с хрустом сжать пальцы. Избавить ее от страданий. Избавить от страданий себя.

А потом она умерла.

«Я должен был что-нибудь сделать».

Ничего он не мог. Ему восемь лет от роду, он из семьи бедных безвестных дворян и видит вещи, которые никто больше не видит.

Он не мог спасти братьев и сестер. Не мог стереть серую скорбь с лица матери. Не мог утешить отца, слепо глядевшего в окно, и шмыгающего носом Андрюшу. Даже просто стоять здесь, мучаясь мыслями, что ничего-то он не может, было невыносимо.

Он тихо вышел из комнаты. Никто его не окликнул.

На улице было свежо и тихо. Вдали расстилались зеленые холмы, пронзительно голубели легкие волны на поверхности озера, клочья белых облаков обрамляли солнце. А там, в доме – смерть.

Он побрел прочь, шаркая ногами и взрывая подошвами тучки пыли. Нельзя так – обувку надо беречь, но материнские наставления казались такими далекими…

Ноги сами вынесли его к храму Пресвятой Богородицы. Тот отстоял от усадьбы меньше, чем на две версты.

Молиться. Ставить свечки за здравие, за упокой. Какой в этом толк? Разве помогало?

Он замер, не доходя до дверей. Качнулся с пятки на носок. Под сенью божьей обители он чувствовал себя в безопасности, но разве Всевышний хоть раз защитил его от тьмы? Спас его братьев и сестер?

Кто-то позвал его по имени. Он вздрогнул и обернулся. Навстречу, устало улыбаясь, шагал дьякон Павел.

Дьякон выучил его грамоте и счету. Отец платил ему снедью, пока тот не заявил, что не в меру увлекшийся арифметикой барский сын превзошел своего учителя и обучать его больше нечему. В усадьбу дьякон ходить перестал, но оставался добрым другом.

– Если на вечерню пришел, то ты рано, – дьякон хлопнул его по плечу. Пригляделся. – Да на тебе лица нет. Что стряслось?

Губы дернулись, сжались в тонкую линию. Медленно разжались.

– Евдокия умерла.

Улыбка исчезла.

– Вот же напасть… Мне очень жаль.

Крест на куполе храма горел нестерпимым солнечным светом. Лицо перекосило гневной судорогой. Что-то рвалось изнутри – отчаянное, злое, непоправимое. Он прикусил язык, но не справился. Прошипел:

– Я видел над ней темноту.

Нельзя, нельзя об этом говорить! Но – крест, дьякон, мертвое тельце сестры, голубое небо над серым пятном смерти…

– Они над ней летали. Те, кто приходят ночью.

Дьякон вздернул брови, приоткрыл губы. Он с вызовом уставился в ответ.

– Я не безумный! Может быть, проклятый, но не безумный! Они есть, я знаю, я их видел!

И что теперь? Перекрестят? Святой водой в лицо плеснут? Засадят переписывать молитвенник? Да разве он сам всего этого не делал?!

Но в светлых глазах дьякона Павла не было ни страха, ни насмешки, только… любопытство?

– Ты что же, бесов видишь? А почему раньше не сказал?

Что же тут непонятного? Его бы сразу окрестили полоумным, и…

Но в груди уже зажглась надежда.

– Вы… Вы тоже их видите?

– Нет. Нет, Господь уберег. Но я слышал, что есть такие, кто видит. В нашей глуши их, может, и не сыщешь, но в городах найдутся те, кто знает поболе меня. В Петербурге так уж конечно.

– А в Москве? – вскинулся он жадно. – Отец хочет отправить меня в Москву. У него там друг в канцелярии, меня к нему пристроят.

– Наверное, и в Москве. – Дьякон вдруг снова улыбнулся. – Это с твоим-то почерком в канцелярию? Ты же военным хотел быть.

Он вспыхнул. Хотел, когда не понимал еще, сколько денег нужно, чтобы поступить на военную службу.

– Я научусь писать чище! – Он помотал головой. – Расскажите мне про бесов! Многие о них знают?

Дьякон махнул рукой.

– Про них же в Библии есть. Все знают, да никто не видит, вот и не верят, – прищурился. – Но ты со всеми подряд об этом не болтай. Я-то человек малость сведущий, а вот другие…

– Знаю.

– Конечно, знаешь. – Дьякон сжал его плечо. – Ты мальчуган разумный, далеко пойдешь. Только духом не падай. Бог поможет.

Он вернулся домой, в траурное ненастье посреди ясного дня. Отец все сидел у окна, бессмысленно глазея во двор.

– Батюшка, – позвал он, – можно мне ваши письма?

Отец вздрогнул, поднял голову.

– Это еще зачем?

– На образцы. Хочу научиться хорошо писать.

Глава 3. Кадеты

Двенадцать тысяч триста двадцать восемь, прибавить пять тысяч сто двадцать семь. Пять, один переносится. Пять. Четыре. Семь. Один. Семнадцать тысяч четыреста пятьдесят пять, помножить на три. Пятнадцать, плюс…

Потрясли за плечо.

В цифрах была чарующая ворожба. Выписывать числа строчка за строчкой, отдаваться во власть четких понятных правил – как же это славно… Он уходил в вычисления с головой, да так, что окружающий мир и шепотки в ушах блекли и растворялись.

Пришлось нехотя оторваться от исчирканного листка.

– Выходить пора.

Отец был одет в приличный сюртук, который вытаскивал из гардероба только по особым случаям, например, когда в гости звали. Мать оставалась дома: не хотела разлучаться с приболевшим Андрюшей, да еще нужно было приглядывать за годовалым Петенькой. Он и сам с удовольствием остался бы: ночью под кожу заползла горсть маленьких черных опарышей, а он так и не смог улучить минутку, чтобы уединиться и вытолкнуть их из тела. Они ползали внутри, по венам, складываясь и вытягиваясь, как гусеницы, только очень, очень горячие.

Прикусил губу – боль отвлекала от жжения. Не позволит он каким-то бесам определять уклад его жизни.

– Я готов.

Дорогой он успел заскучать. Чем дольше смотрел на приевшиеся пейзажи, тем больше думал о Москве. Ему одиннадцать, уже почти взрослый – когда же отправят в город?

Темный секрет остался между ним и дьяконом Павлом, но все так же не давал покоя. Понять, что с ним и почему он такой, – от одной мысли сердце пускалось вскачь. Он не знал, как будет искать тех, кому сможет довериться, ну да как-нибудь разберется. Эх, скорей бы…

Светлый дом Корсаковых, показавшийся вдали, был не такой уж большой, но по сравнению с их усадьбой – как царская конюшня рядом