Псы Господни - Олег Велесов Страница 19

на голову капюшон на лицо и быстрым шагом направился к указанному Щенком проулку. Перепрыгнув через канаву, заметил краем глаза, как двое сборщиков отделились от кучки и направились за мной. Держались на расстоянии, чтобы не спугнуть жертву прежде времени. На что они рассчитывали? Что человек издалека похожий на монаха имеет при себе полный кошель серебра? В поясной сумке у меня действительно лежало несколько денье, и ещё перстень на пальце. Не его ли заметили сборщики?

Глава 8

Улочка была настолько узкой, что со встречными прохожими приходилось сталкиваться плечами. Шёл я быстро, дорогу не уступал, прохожие разлетались как кегли. Позади раздавались проклятья, но сейчас они меня интересовали менее всего. Под ногами чавкала грязь, местами превращавшаяся в настоящее болото, и тогда приходилось жаться к стене, где добрые люди сделал отмостки их камней. Сборщики отстали, а скорее всего их целью был не я и они свернули куда-то в сторону.

Через десять минут я добрался до небольшой площади. Посередине возвышался колодец, и к нему как путеводные нити тянулись со всех сторон переулки. Женщины набирали воду, старик-нищий, сидевший враскорячку неподалёку, хихикая, говорил пошлости. Женщины отшучивались, видимо, сквернословие нищего было для них обыденным делом.

— Ух ты, а это ещё кто? — переключился нищий на меня. — Чистенький какой, наверно, сладенький. Попробовать бы.

— А кулака отведать не желаешь? — без злобы ответил я.

— И голосок, чисто родник. Жаль, что не девка. Чё позабыл в наших краях, молоденький?

Не знаю, с чего он решил, что я молоденький, лицо по-прежнему скрывал капюшон, а голос… Нормальный у меня голос, взрослый.

— «Раздорку» ищу, дорогу покажешь?

— Монету дашь, покажу.

— Я тебе монетный двор?

— Тогда не покажу.

— Ну и сиди тут как дурак, я и без тебя найду.

Долго искать не пришлось. Слева от нищего находилась та самая дверь с перечёркнутым кругом, других указателей не было. Место только для своих, для тех, кто посвящён. Зайти и потом сказать, что дверью ошибся, не получится.

Я зашёл. Большое просторное помещение с давящим потолком, вдоль стен несколько столов, справа от входа лестница на второй этаж и проход на кухню. Окон нет, на высоких подставках жировые лампы. Воздух спёртый, вонючий, звуки сплошь смех, крики и хлопки. Народу много и никто не молчал. Из общей какофонии удалось вычленить: ах ты кишка навозная! Надеюсь, это не мне.

Я поискал глазами свободное местечко, нашёл одно, начал пробираться. Дорогу заступил здоровяк. В руке та самая дубинка, которую Щенок обозвал биллем-о-правах.

— Монах, ты чё позабыл здесь? Проповедовать пришёл?

— Проповедей мне в монастыре хватает, сейчас бы кружечку пива за ради смягчения горла, если пропустишь, брат мой, — смиренным голосом проговорил я.

— Кружечку? Ну проходи, раз кружечку. Эй, Сисила, тут монах пивка запросил, обслужи.

Он отошел, а я, добравшись до места, осторожно присел на край свободного табурета. Соседи о чём-то спорили, прикладываясь к глиняным кружкам, стучали кулаками по столешнице. Играли в кости. Прислушиваясь к игрокам и поглядывая за их действиями, я постепенно разобрался с правилами. В кружку бросали семь кубиков, встряхивали и высыпали на стол. Один кубик с самым большим значением оставляли, остальные снова складывали в кружку, встряхивали, высыпали — и так до тех пор, пока все кубики поочередно не оставались на столешнице. Побеждал тот, у кого в итоге набиралась самая большая сумма. Он забирал банк.

— Хошь сыграть, монах? — предложил нахрапистый мужичонка, бросая на стол монету. — Ставь денье и присоединяйся.

Я перекрестился.

— Орденский устав запрещает азартные игры.

— Что ж это за орден, который по трактирам шляться не запрещает, а в кости перекинуться — шиш. А?

Он встряхнул кружкой и высыпал кубики на стол, и тут же забыл про меня:

— Ага, шестёра! Видели? В зачёт пойдёт. Ща и остальные к ей прискачут.

Возле стола остановилась похожая на раздувшуюся жабу женщина. Седые волосы прикрыты серой шапочкой, во рту один зуб, да тот гнилой. Видимо, та самая Сисила.

— Ты что ли пива просил? На, — она поставила передо мной кружку, и сложила руки на груди уставившись на меня маслянистыми глазами.

Я снова перекрестился. Изображать монаха, так до конца.

— Благодарю тебя, добрая женщина.

— Благодарить Бога будешь, а мне денье достаточно.

Я сунул руку в поясную сумку, вынул монету и положил на край стола. По хилым улыбочкам соседей догадался, что сделал что-то не то, но что именно, никто просвещать меня не торопился. Сисила забрала деньги и качающейся походкой старого матроса удалилась.

Я пригубил пиво и поперхнулся. На вкус — болотная жижа. Хотелось бы сказать крепче, да боюсь, слов таких ещё не придумали. Передёрнул плечами, брезгливо поморщился.

— Что, монах, не по нутру пивко Сисилы? — подмигнул нахрапистый. — Ну да, к нему привычка должна быть. Зато после кружечки в голове блажь, в теле лёгкость, и любая баба красоткой кажется. Я ещё малость хряпну и вон ту сисястую поимею.

Он кивком указал на девку, клокочущую смехом возле лестницы. Минуту назад она спустилась сверху с пьяненьким клиентом и собиралась подняться вновь, но уже с другим.

— И ты тож не стесняйся, монашек. Девка не нравится? Другие есть. Глянь сколь их ходит. Пользуйся, если деньжата в кошеле звенят. Звенят у тебя деньжата, монашек? — он подбросил в ладони кубик. — А коли на девок пост, так сыграть можно, а? Тоже удовольствие.

Мне ни девки не нравились, ни пиво, ни игры, да и сам он, если честно. Я приподнял голову и начал осматривать зал. Освещение, конечно, аховое, но если присмотреться, то лица разглядеть можно. За столами сидели в основном мужчины, хотя женщины тоже присутствовали, и не только проститутки. Две в дальнем углу вполне могли сойти за монахинь, только вели себя слишком развязно, не ошибусь, если предположу, что это мошенницы, обманом собирающие подаяния на строительство какого-нибудь храма, на достройку башен того же Нотр-Дам-де-Реймс. На столе у них стояло блюдо с курицей, фрукты, хлеб, кувшин с вином. Одна развалилась на стуле, вытянув ноги в проход… Ничего так ноги, длинные, ровные. Она как будто специально задрала подол, мол, любуйтесь. И многие любовались. Но, как ни странно, никто не подходил и не напрашивался в компанию. С виду совсем молоденькая, лет, может быть, семнадцать. Из-под апостольника выбивались чёрные локоны, а лицо… Я бы назвал