Русская Америка. Сухой закон 3 - Михаил Дорохов Страница 18

И он погладил цевьё автоматической винтовки Браунинга.

Другой осмотрел покорёженный Роллс-Ройс с дымящим вовсю капотом, собранным в гармошку:

— Хорошая была машина… Ладно, обыщите их. Только тщательно! Это нужно для дела! И уходим!

* * *

17 января 1920 года

Тихий дорогой ресторан был почти пуст утром. Мне он понравился за то, что здесь исполняли любой каприз посетителя. И была отличная овсянка. Которая, естественно, значилась в меню, как «английская». Я внутренне посмеялся с этого. Скажи про такое обывателю в России в двадцать первом веке! Я вообще с детства привык к этому как к традиции — с утра только каша. А про то, что она является традиционной в Англии, узнал в детстве только из анекдотов про Холмса и Ватсона.

Я читал газету, пока Блум отошла сделать звонки в поместье и юристам.

«Акт Волстеда, вступивший в силу этой ночью, привёл к большому количеству облав на торговцев, ведущих отныне незаконную торговлю алкоголем. Полицейские участки заполнены арестованными. На них составляются протоколы, и, в случае небольших нарушений, им грозят штрафы от двадцати до пятисот долларов. Более серьёзные нарушения предполагают штраф от тысячи долларов, исправительные работы или даже тюремный срок. Только за первые сутки…»

Я отложил газету. И нервно закусил губу. Всё, что было написано в газете — мне было давно известно ещё по «прошлой» жизни. Непонятно было только одно. Ни на одном моём предприятии за ночь и утро не был проведён ни один обыск. А я был уверен в том, что шериф Бронкса Джон Фэллон не отстанет от меня и обязательно найдёт повод наведаться на склады, или в суповую кухню. Да я не удивился бы даже если бы он заявился в здание, в котором через пару дней откроется детский сад.

Ночью «трясли» каждый второй бар в Бронксе. Рестораны в более развитой части боро тоже попали под раздачу, но в меньшей степени. Обыскивали «Парадиз». Но у меня не было ни одного полицейского. Тишина.

Во-первых, это было странно. Во-вторых, это было «некрасиво»! Да-да! Именно так. Ведь такое поведение полиции могло привести к появлению нехороших мыслей в голове у других воротил Нью-Йорка. Джо «Босса» Массерии, или того же Ротштейна. Почему это меня не трогают? Я работаю с полицией? Надо бы созвониться с Дёрпом и узнать — что происходит в главном управлении Бронкса. Чем там сейчас дышат?

Из раздумий меня вырвал голос Блум. Девушка стояла надо мной и показывала на газету, которую я машинально оставил на столе.

— Что это⁈

На развороте было фото покорёженного авто, врезавшегося в дерево. А ниже заметка под названием: «Жестокое убийство семьи Розетти в штате Вирджиния». И текст, который я уже прочитал ранее:

«…В округе Бакхэннон, штат Вирджиния, совершён зверский налёт на бизнесмена из Кентукки Джованни Розетти. Среди погибших в принадлежащем ему Роллс-Ройсе были найдены его племянник Витторио Розетти и личный водитель мистера Розетти-старшего Марио. При них не было никаких наличных. А также с убитых сняли все драгоценные вещи: часы, запонки и кольца. По предварительным данным, нападение, скорее всего, совершили грабители из банды закоренелого преступника „Большого принца“, которых разыскивают в округе уже больше месяца…»

Я поднял глаза и выдержал холодный взгляд Блум. Она снова заговорила:

— Только не говорите мне, что это случайное стечение обстоятельств!

— Присядьте, мисс Брауни. Прошу вас…

Девушка с достоинством заняла своё место за столиком и откинулась на стуле, сверля меня глазами.

— Я сейчас буду предельно краток. И прошу выслушать меня до конца. Когда ваш брат пошёл на сделку с Джованни, о чём мы уже с вами говорили, создалась ситуация, в которой, если бы он не выполнил обещанное, Розетти действительно предпринял бы в отношении вашей семьи жёсткие меры. Мне пришлось выбирать: или Джованни, или вы. Вот и всё.

— Я? — сощурилась девушка.

— Вы с братом, — поправился я.

— И вы ничего не получили с этого от Наки Джонсона?

— Об этом я не буду говорить ни с кем. Дела моих партнёров я не обсуждаю даже с самыми приближёнными людьми.

— Каково это? — она шевельнула пальчиком в сторону газеты.

— Смею вас заверить, я ни разу не отдал ни одного приказа, который привёл к смерти невинного человека.

— Вы гангстер, который «охотится» на гангстеров? — горько усмехнулась она.

Я промолчал.

Девушка, не двигаясь, сидела где-то с минуту. Затем опустила глаза и пробежалась глазами по газетной статье. Сжала скулы, из-за чего её обычно милое лицо ожесточилось. Через мгновение она заговорила:

— Это был последний разговор на эту тему. Договоримся с вами здесь и сейчас. Я не хочу знать о ТАКИХ ваших делах. И касаться их.

— Разумеется, мисс Брауни.

Знал бы я наперёд, как всё обернётся, не зарекался бы…

* * *

Церквушка в Бронксе была совсем небольших размеров. Она и сделана-то была наспех, из другого дома. Следовало озаботиться этим. Шаги гулко раздавались по стенам. Я был одет во всё чёрное. Чёрное пальто, костюм, галстук. Лишь белоснежная рубашка выбивалась из образа.

— Слово Алексею Ивановичу Соколову.

Я встал на небольшое возвышение и обвёл взглядом всех присутствующих. Посмотрел им в глаза. Они были разные. Ждущие, строгие, судящие, просящие, заплаканные… Я заговорил:

— Мы провожаем в последний путь замечательных людей, любящих мужей, прекрасных отцов и заботливых сыновей. Пётр и Александр стали за короткий срок для нас настоящими друзьями и соратниками…

Через полчаса я уже стоял на улице, вдыхая морозный воздух. На сердце лёг большой камень. Чёрный, тяжёлый, не свернёшь. Синицын остался внутри. Это его бойцов сегодня провожают в последний путь.

Молотов встал рядом и посмотрел на меня диковатыми тёмными глазами:

— Тяжело, Лексей Иваныч?

Я молча кивнул. А он тяжело вздохнул и тихо проговорил:

— К этому не привыкнешь. Кто бы что ни говорил. Мы же, считай на войне. Только на другой, — по-простому выдал казак и принялся забивать свою трубку.

На пороге показалась мать Петра. Старая сухощавая женщина, она словно водрузила себе на плечи ещё десять лет. Мы встретились глазами, и она на секунду замерла. А потом шагнула вперёд и плюнула мне под ноги. Матвей дёрнулся вперёд, но я остановил его резким взмахом руки.

Повисло молчание. Мать Петра развернулась и пошла сгорбившись. Во всей её фигуре сквозило отчаяние. Я глядел ей вслед и