Фаворит. Русские не сдаются! - Денис Старый Страница 16

Мало того, адмирал имел счастье уже дважды лицезреть Её Величество императрицу Анну Иоанновну. Мало кто решится предугадать реакцию этой женщины. Только самые приближённые к императрице вельможи могут влиять на государыню. Если она скажет, что команда бунтовщиков действовала правильно, то найдутся те люди, которые посоветуют Гордону порвать и выкинуть Морской устав, даже если этот документ написан при участии самого Петра Великого.

— Вот и пусть Синявин сам решает, что делать с этими русскими. Ни один иностранец на русской службе в том бунте не участвовал. И они говорят о засилье немцев? — бурчал себе под нос адмирал, наливая разбавленного водой вина.

Прислушавшись к крикам боцмана, удовлетворенно хмыкнув, Гордон всмотрелся в карту, пытаясь сформировать какое-либо решение по действию флота. Он всем своим шотландским предчувствием понимал, что русский флот, в том состоянии, в котором он нынче пребывает, тягаться с французской эскадрой не может.

Адмирал поймал себя на мысли, что-то же самое он думал и предчувствовал перед Гангутским сражением, да и перед сражением у Эзеля тоже. Однако во всех случаях русский флот Петра Великого побеждал.

— Есть в русских что-то непредсказуемое, что не поддается измышлению. Тем они и берут… Тем мы берем… Или они? — проговорив вслух мысль, Гордон на некоторое время задумался, насколько он сам русский, уже так давно служа России.

И всё равно терять корабли, которые не факт, что скоро отстроятся снова, — для Гордона смерти подобно. Он перестанет быть нужным России, потеряет и положение, и достаток. В Англии устроиться так, как и в Московии, будет невозможно.

— Головин, этот морской министр, доложит царице, если я буду стоять у Пилау, — размышлял вслух Гордон. — Всё равно придётся идти к Данцигу.

Томас еще раз посмотрел на карту, выбирая южный путь к Данцигу, одновременно размышляя, что еще придумать, чтобы только не спешить к городу.

* * *

Контр-адмирал Наум Акимович Синявин, если не считать главу морского ведомства Николая Федоровича Головина, был единственным русским в высоком морском чине. Калмыков, если только еще…

И пусть явного противостояния между русской и немецкой партией во флоте и не было, соперничество всё равно оставалось. И Синявину после смерти Апраксина приходилось доказывать, что и русские могут быть флотоводцами.

Гордон и Синявин недолюбливали друг друга. Томас Гордон был больше тихим, уже усталым от активной жизни человеком. Любителем поговорить с сами собой А вот Наум Акимович с годами не терял живость.

Синявин будто стремился еще что-то успеть, словно забыл дописать важную строку в книге своей жизни. Да и не нравилось ему то, что командующий всеми силами пытается затягивать переходы. Вот зачем было вызывать его, Синявина, на разговор? Ведь в целом это не менее трех часов убитых напрочь.

— Вот же окаём басурманский! — усмехнулся Синявин, когда уже плыл на лодке, после посещения командующего Томаса Гордона.

Восемь матросов споро работали вёслами, морские брызги ударяли в лицо контр-адмирала, и он морщился. Синявин злился на то, что адмирал Гордон мог бы посыльным передать свой приказ, а не дёргать с места контр-адмирала.

— Вот Наум Акьимовьч, берьи сие дело до себя! Поступай по совестьи! — сказал Гордон и махнул своему помощнику, чтобы тот объяснил суть дела.

Самюэль не так давно в России, но был удивительно упорным юношей, а еще и со светлой головой. Он за полгода почти что освоил русский язык. Да, акцент еще даже хуже, чем у Гордона, но… Всего полгода изучения! Может потому и разговаривает молодой шотландец на русском вполне сносно, что начинает все чаще это говорить за командующего.

Наум Акимович Синявин слушал внимательно. А после и бумаги помял в руках. Обладая природной смекалкой, будучи, может, и не высоко образованным человеком, но точно не обделённым умом, контр-адмирал Синявин прекрасно понял, что Гордон не решился принимать сам это крайне непростое решение. Теперь адмирал может выйти сухим из воды при любом решении Синявина.

— Раберьитесь! — после того, как секретарь Прайд объяснил суть дела, потребовал адмирал Гордон.

— Зачинщик гвардеец и он, как оказалось, в старшем чине, нежели иные бунтовщики? А где были иные офицеры? — с улыбкой переспросил Синявин.

— Так и есть! Сами разбьярьете… — подтвердил адмирал, так же догадавшись, куда именно клонит контр-адмирал.

Синявин поспешил на свой корабль. Ему было некомфортно находится рядом с адмиралом. Была все же зависть у бывшего мужика, Наума Акимовича, показавшего один из значимых карьерных взлетов, если не считать Меньшикова. Завидовал Синявин Гордону, был грешок.

— Ха! Зачинщик бунта — гвардеец, отчего же я стану решать участь бунтовщиков? — высказал вслух мысль контр-адмирал.

Волны швыряли лодку с контр-адмиралом, но Синявин принципиально не собирался садиться, показывая, какой он морской волк. Удержаться получилось, но был на грани того, чтобы свалиться в пучину морскую.

— Простите, ваше превосходительство, вы нешта повелели? — спросил денщик Синявина.

— Молчи, Потапка, нрав у меня нынче суровый — в море скину, так и знай! — пробурчал контр-адмирал на своего денщика Потапа. — А, нет… плыви до фрегата «России» да разузнай там все, как и что. Бунтовщиков на наш корабль привезешь, токмо не сразу.

— Будет сделано в наилучшем выгляде, ваше превосходительство! — радостно отрапортовал Потап, бывший в чине лейтенанта.

Хотя… какой из Потапа лейтенант! Но Синявину такой денщик удобен. Простой, исполнительный, въедливый, изворотливый, как змея. Казалось, что мужик мужиком, безграмотный и без царя в голове. Но что ни поручи — вывернется, и сделает. А ещё, что для Синявина, любителя поесть, было важным, Потап, словно баба-стряпуха, пироги умел печь, а рыбу да мясо запекал так, что и на императорском столе такой смак не встретишь.

* * *

Выражение «как сельди в бочке» должно быть понятно селёдке, которую заключили в деревянную тару. А для человека я бы, наверное, ввёл какое-нибудь другое красочное описание, определяющее тесноту. Подошло бы… «как на гауптвахте русского фрегата».

Помещение, в котором приходилось находиться трём зачинщикам бунта — мне, Лаптеву и Спиридову, а еще и лейтенанту фрегата «Россия» Сопотову — представляло собой огороженное пространство меньше чем полутора метров в длину и ещё меньше в ширину. Мало того, так здесь ещё стояли какие-то ящики до потолка. Так что нам троим ничего не оставалось, как-либо стоять, либо по очереди сидеть. Спать одновременно хотя бы двоим не получалось.

И я молчу про необходимость справлять нужду Впервые