Патриот. Смута. Том 8 - Евгений Колдаев Страница 15

Как говорит. Но в целом, отталкиваясь от того, что Филарет сказал мне там, еще в монастыре, все это на правду походило. Не сошлись они с Мстиславским после Тушинского лагеря. Вообще, это же все их взаимоотношения имели десяти, а то и пятнадцатилетнюю давность. Когда с Годуновыми борьба за власть шла. И там Романовы проиграли. «Первого парня» на Москве сделали монахом Филаретом по весьма надуманному обвинению.

Мои люди заворчали недобро.

— Скажи, батюшка Филарет. — Обратился к нему я по-доброму, чтобы обозначить, не пленник он, а гость на этом совете. — Что предлагал ты ему и что вышло потом?

Он уставился на меня, дернулся.

— Говори, в том для меня секрета нет. Про Скопина, про все эту темную историю.

— Государь, Игорь Васильевич. Может ты сам слова верные подберешь, а я подтвержу. — Он встал, поклонился. — Вдруг сболтну чего лишнего. Слова не те подберу и гнев твоих воевод вызову.

Хитер.

— Пусть так будет. — Я взглянул на них всех. — Князь, Иван Федорович, повинен в смерти Скопина-Шуйского, полководца отважного и воина славного…

Люди служилые переглядывались, загалдели, видел я злость на их лицах. Отношение к этому родичу Царя в народе было преимущественно положительное. Даже Трубецкой, которого бил Скопин и воинство его, вздохнул с грустью. Романов же в знак согласия, закивал.

— Вместе с Шуйским они на землю русскую татар позвали. Серебром откупились от них. Тех самых, собратья, которых мы били под Воронежем. Не будь нас, пылали бы сейчас и Воронеж, и Елец, и Тула. А может, и дальше бы силы их прошли к Москве само́й. Кто знает.

Гнев все сильнее горел в глазах собравшихся.

— Не встань мы на защиту Руси, думаю, дошли бы татары и сюда…

Это было несколько отлично от исторической правды.

Все же города степняки не жгли, смысла в этом не видели. Они спокойно добрались до Серпухова, передовые отряды схлестнулись с войсками Лжедмитрия второго на реке Наре, но узнав, видимо, о клушинском разгроме и свержении Василия Шуйского, а также о проблемах в Крыму у себя дома, сын хана повернул в степь. Прихватив, конечно же, награбленное и прилично разорив юг Руси.

Благодаря мне беды домашние Джанибек Герай осознал ощутимо раньше и повернул.

Но для дела нужно было несколько приукрасить ситуацию.

— Мстиславский, как я мыслю, собратья, хотел выдать за татарина дочь рода Рюриковичей.

— Как? — Не выдержал Серафим, поднялся, перекрестился. — Откуда?

— Это еще одна тайна Мстиславских. Сокрыли они от отца, Царя Федора Ивановича, его дочь. Подменили больным ребенком, который вскорости умер.

Филарет продолжал кивать, а полковники мои негодовать.

— Когда с татарами не получилось. Переиграл все князь Мстиславский и вместе с Лыковом-Оболенским теперь хотят ее, невинное дитя. — Здесь я опять приукрасил. — За сына Жигмонта выдать, королевича Владислава, чтобы его на наш трон посадить.

— Не бывать этому!

— Долой ляха!

— Позор!

Служилые люди гудели. Романов кивал, а Ляпунов с Трубецким сидели хмурые, чернее тучи выглядели.

— Ну и уверен я, Шуйского они сами скинут. До того, как я и мы все в Москву войдем. Мыслю. В монастырь постригут.

— Все так. — Подтвердил Романов, тоже поднимаясь. — Все так государь говорит, вот крест вам. Все так.

И перекрестился трижды, поклонился в мою сторону.

— Хочу, я, бояре! — Я повысил голос, упер руки в стол. — Опираясь на опыт ваш понять. Кто после того, как войско Шуйского побьем мы здесь, сможет нас поддержать на Руси. Кто ляхов задержит, чтобы в Москву они не успели войти по предательству лютому. Мыслю, что сам поход сюда войска от столицы, это хитрый план Мстиславских. Шуйский, Василий, боится нас. Поддался он на уговоры этого хитреца, войско вывел не к Смоленску, а сюда.

И действительно, логика-то вполне здравая получалась. Раз Иван Федорович хочет на трон ляха, нужно чтобы силы польские как можно скорее в столице оказались. А войско, что там стоит, этому противиться будет в любом случае. Его нужно нагрузить тяжелыми пушками, сковать и отправить как можно дальше. На юг.

Отличный план.

— Кто, среди боярских родов на нашу сторону станет. Против ляхов? — Выдал я после краткой паузы. С этими словами уставился на Романова, Ляпунова и Трубецкого.

Последние двое переглянулись, и князь поднялся. Вздохнул с мыслями собираясь. Все глаза собравшихся на него устремились.

— Мы, с Прокопием Петровичем, что сказать можем… — Он покосился на старика, сидевшего в его тени. — Голицыны. Братья. Люди… Люди за Русь стоящие. Да, за Шуйского они, но… Думаю больше потому, что он в Москве сидит. И важно им больше, не кто на троне, а чтобы покой на земле стоял. — Он вздохнул, задумался, подбирал слова, продолжил. — Андрей Васильевич Голицын, как я знаю, назначен воеводой в Можайск. Командовать передовым полком. Он как раз ляхов-то пустить к Москве не должен. И думаю, встанет как может крепко. Только вот сколько сил у него. Здесь не ведаю я. Василий Васильевич год назад первым воеводой в Москве был. И третий брат у них Иван Васильевич, он… Они-то все Шуйскому служат, но…

Мялся князь

— Но?

Ляпунов слово свое взял, тоже поднялся.

— Господарь, Василий Васильевич и Годунова свергал, хотя верен ему был. Мы с ним переписку вели, когда я в Рязани еще стоял. Знает он, что я к тебе шел. И о том, что…

— Что? — Буравил взглядом его.

— Испытать тебя хотел. — Опустил Прокопий Петрович глаза.

Ага, все, что было тогда под Дедиловым, выходит, задумывалось как испытание. Забавно. Так вышло, что это я тебя от ночной резни спас, гражданин Ляпунов, а не ты меня проверил.

Улыбнулся криво ему, но он и так уже все понимал.

Люди собравшиеся молчали.

А я решил все же продолжать и расспрашивать, раз бояре, люди к Москве близкие говорить стали.

— Так, Голицыны, значит, против поляков за нас встать могут.

Трубецкой и Ляпунов закивали разом.

— Могут встать.

— Голицыны, значит, на тебе, Прокопий Петрович. Пиши им, гонца снарядим, чтобы летел в Можайск. — Тот кивнул озадаченно. — Дальше пойдем. Воротынские что?

— Государь. — Здесь уже двоих бояр заменил Романов, голос подал, а эти двое сели. — В войске он, с Дмитрием Шуйским.

— Вот как. И что?

— Они с Шереметьевыми за Гермогена стоят, за веру православную. Католик на троне им противен, как и мне. — Он перекрестился. — Избави нас от участи такой, господи.

— Господарь. — Вновь заговорил Трубецкой. — Помнишь того князя, Долгорукова, что ты в лесу… Жестко поговорил ты с ним, господарь, еще до Оки, на марше дело было.

— Припоминаю. — Я