Военный инженер Ермака. Книга 1 - Михаил Воронцов Страница 14

Она держит, но если пойдут ордой — тяжко нам будет. В Сибире сейчас народу — тысяча с лишним. Русские, остяки, вогулы. Еще есть башкиры, барабинцы, другие… Но их мало. Наш боевой отряд — где-то человек четыреста осталось. Это после всех боёв, зимовок, болезней. Сейчас мы с последнего острога людей в город перевели. Батюшка Тихомолв прочел там молитву «об оставлении жилища», и все вернулись.

— Пищалей у нас около трехсот с лишним. Стрелять можно, но долго заряжать. Пороха на них жрётся — тьма. Есть у нас фальконеты на станках — вроде малых пушек, ставим их на струги и на стены.

Он улыбнулся.

— Только ты это слово не произноси, его тут мало кто знает. Фальконеты тоже пищалями здесь зовут, только большими. Десять штук таких. А ещё тюфяки — малые пушки, для боя на стенах. Их четырнадцать. Они поменьше фальконетов. И есть еще пушка-сорока, наша гордость! Восемнадцать стволов у нее, хоть и небольших. Но если картечью врежет…

Никита, будто в ужасе, вытаращил глаза и покачал головой.

— Пороха вот маловато. Тысяча-две-три выстрелов из пищали на всех, если сильно не тратиться. Хотя сколько точно, не знаю — тайна это, чтоб враги не прознали. Пуль достаточно. Часть привезли, часть сами отлили. Ядра — каменные, железные, а еще картечь. Она для пушек главная.

— С луками у нас тоже порядок. Их до двух сотен. И стрел тысячи. Сами делаем, собираем. Самострелы есть, немного. Штук десять или пятнадцать. Твой теперь тоже, выходит, к ним запишем, — усмехнулся он. — Уважаем мы стрелков таких. Стрела твоя — она ведь кольчугу прошьёт. Из холодного оружия — сабли у каждого. Они у нас и русские, и татарские, и какие угодно. У стрельцов бердыши — ими и рубить можно, и пищаль на них ставить. Копий тоже хватает, в обороне выручают. Топоры, ножи — у каждого.

— Но пороха не хватает. С обозами передают, но обозы — редкость. Кучум их старается ловить. Железо своё плавим кое-как, из земли достаём, на том берегу Иртыша. Свинец — ещё хуже. Почти совсем его нет, железом заменяем. Но свинец — лучше, он чище летит. Поэтому бережём, экономим.

— К прошлой зиме шли к нам новые стрельцы — двести человек. Их князь привёл. Да не просчитали они, дураки, припасов на зиму. Застряли в остроге — и все с голоду умерли. До нас не дошли. Зима была лютая. Всё снегом занесло. Думали — охотой прокормятся. А где там! Всё как сгинуло. Даже зайца не сыщешь.

Он помолчал, вытащил из-за пояса нож, ковырнул щепку у сапога, хмыкнул и вдруг спросил:

— А ты помнишь, как на стругах ходил?

— Нет, — ответил я. — А сейчас только видел издалека.

Грамотей сразу оживился. Видно, за живое задело.

— Эх ты! Надо было голову с под вражеского удара все-таки убирать! Струг — это же душа всей нашей Сибири! Я тебе так скажу: если бы не струги, не видать нам ни Искера, ни остального. Всё держится на них. Суша тут злая, болота, чаща — не пройдёшь. А реки — наши дороги. Вот по ним мы и плывём. И быстро, и надёжно.

Он подбросил щепку в огонь, посмотрел на меня, щурясь.

— Струг у нас из сосны в основном. Он лёгкий, идет хорошо. Бывает разный, конечно — от малых разведочных до больших, грузовых. Те, что побольше, тянут до сорока человек, и ещё места на груз. У нас как-то был струг, называли его «Богомол» — шестьдесят человек влезало, да ещё пищали на бортах и мешки с провизией. Потоп, увы. Спалили проклятые кучумовцы огненными стрелами. Сейчас их у нас осталось меньше тридцати штук.

— А скорость? — спросил я.

— По течению — шустро. Если река бойкая, идёт, как казак на лошади. Порядка восьми-десяти вёрст в час. Иногда и больше, если парус ставим. Против течения, конечно, тяжко. Тут уже шестами, бечевой тянем. Но всё равно — куда лучше, чем постоянно через леса лезть.

Он потянулся, глянул в небо.

— Я люблю струги. Слушай, правда. Это ведь как дом в пути. Когда идёшь по реке, всё слышишь: как птицы поют над водой, как лес дышит. А ночью — звёзды над головой. Река сама тебя везёт.

— А в бою как?

— Неплохо! На борта прилаживаем щиты. Большие пищали у нас — на станках. Поставишь их по краям — и стреляй. Бывает, подходим к берегу — и начинается. Стрелы, свинец… Да бывало, и в упор, с саблями. Я сам раз с «Богомола» прыгал в воду, едва не утоп, потом с саблей на берег. До сих пор сапоги, в каких был, берегу, хоть и прохудились.

— Расскажи, кто управляет отрядом, — попросил я. — А то идет мимо человек, и не понимаешь, кто он.

— Главный у нас — Ермак, — ответил Никита. — Он умный. Вперёд смотрит. Голова. Его правая рука — Матвей Мещеряк. Начальник первой сотни. Ты не смотри, что хмурый — он справедливый. Ещё из старших — Иван Алексеев, по прозвищу Шрам, Савва Болдырев, Черкас Александров, Гаврила Ильин, Иван Гроза. Есаул Елисей Скрыпник. У стрельцов свой командир — Андрей Собакин. Старый волк, хе. Фамилию он свою не любит. А вот прозвище — обожает.

— В церкви у нас батюшка — Игнатий Тихомолв. Хороший человек! От его доброго слова душа расцветает. С остальными, кого не помнишь, потом сам познакомишься, — закончил Никита. — А вдруг чего непонятно — ко мне иди. Я тебе расскажу. Только ты не молчи. Спроси, и всё узнаешь.

— А ружья, пушки у нас не делают? — поинтересовался я.

Никита махнул рукой.

— Не… такое мы не умеем. Макар — кузнец, может, и неплохой, но ружья не осилит. И инструментов нет, и знаний. Оружейники, кто умеет, в Москве на вес золота. С нами в такую даль они не пойдут. Им и дома хорошо. Да, ружей не хватает. Можно было бы еще. С одного пальнул, второе схватил. Скорострельность! Но главное, чего не хватает — пороха. С ним было бы куда веселее.

— Сейчас, как я понял, на новые земли не ходим?

Никита сделал такое лицо, будто съел лимон.

— Какое там! Возможностей нет. Без подмоги идти по Сибири не выйдет. Поговаривают, что Строгановы уже потеряли интерес к походу. Дескать, и без того