Воронцов. Перезагрузка. Книга 4 - Ник Тарасов Страница 12

Служба шла своим чередом — величественная и неторопливая, как течение большой реки. Дьякон с кадилом обходил храм, и серебристые облачка ладана поднимались к куполу, словно молитвы, возносимые к небесам. Захар и его служивые стояли чуть поодаль, сохраняя почтительное выражение на лицах, но я-то знал, что они готовы вмешаться при малейшем намеке на опасность.

Фома с Пелагеей расположились справа от нас, оба празднично одетые и торжественные, словно это их собственная свадьба намечалась. Пелагея то и дело бросала обеспокоенные взгляды на Машку, словно проверяя, не побледнела ли она от волнения, не собирается ли упасть в обморок. Но Машка стояла прямо и гордо, с высоко поднятой головой, и лишь легкий румянец на щеках выдавал её волнение.

Наконец, служба приблизилась к завершению. И тут наступило оглашение. Батюшка вышел на амвон, и обвел взглядом притихших прихожан. Солнечный луч, пробившийся сквозь узкое окно под куполом, упал на его лицо, придавая ему почти неземное сияние.

— Братья и сестры во Христе! — голос священника, глубокий и звучный, заполнил все пространство храма. — В третий и последний раз оглашаю о намерении вступить в законный брак боярина Егора Андреевича с боярыней Марией Фоминичной!

Батюшка представил нас точно так же, как и в прошлый раз, с тем же торжественным достоинством, с каким объявлял бы о браке царских детей. Я почувствовал, как отлегло от сердца — всё правильно, всё именно так, как должно быть. Машка сжала мою руку чуть сильнее, и я ответил ей тем же, не отрывая глаз от батюшки.

Мой отец хоть и знал уже о присвоении дворянства Маше, всё же удивился, будто не веря в это до последнего. Я видел, как дрогнули его брови, как он слегка повернул голову, чтобы лучше расслышать слова священника. В его глазах мелькнуло что-то сродни уважению — не к Машке, нет, скорее к той силе, что стояла за этим неожиданным возвышением простой купеческой дочки.

— Кто знает о препятствиях к сему союзу, пусть объявит ныне или молчит вовеки, — провозгласил батюшка, и его слова эхом отозвались под сводами храма.

Наступила тишина, такая глубокая, что казалось, можно услышать биение сердец. Я затаил дыхание, исподлобья наблюдая за отцом. Вот сейчас, сейчас он шагнёт вперёд и скажет своё веское слово… Но он промолчал, степенно склонив голову, принимая волю Божью и людскую. Его губы оставались плотно сжатыми, а взгляд был устремлён куда-то вдаль, словно он видел нечто, недоступное обычным глазам.

По храму пронёсся едва уловимый вздох — то ли облегчения, то ли разочарования. Многие, видимо, ждали скандала, драматического финала этой необычной истории. Но мой отец не дал им такого удовольствия.

Служба закончилась, и прихожане начали расходиться, перешёптываясь и бросая на нас любопытные взгляды. Кто-то даже пытался подойти поближе, чтобы лучше рассмотреть необычную пару — боярина и бывшую купеческую дочь, теперь тоже боярыню. Но Захар и его люди умело оттесняли слишком любопытных, создавая вокруг нас небольшое пространство свободы.

После службы мы подошли к батюшке и попросили нас обвенчать. Он выслушал нашу просьбу с тем же спокойным достоинством, с каким вёл службу, и только потом, чуть склонив голову, задал вопрос, который, как я понимал, был чистой формальностью:

— А согласие родителей имеется ли? — спросил он, переводя взгляд с меня на моего отца, который вместе с маменькой и бабушкой подошёл к нам.

Я приготовился к уклончивому ответу, к каким-то оговоркам или даже к прямому отказу. Но тут случилось то, чего я никак не ожидал.

— Благословляем, — твёрдо сказал отец, и его голос, обычно резкий и властный, сейчас звучал почти мягко. — Я, Андрей Петрович, даю своё родительское благословение на этот брак.

И моему удивлению не было предела. Я смотрел на отца, не веря своим ушам. Неужели это тот самый человек, который ещё недавно готов был проклясть меня за саму мысль о женитьбе на безродной девке? Что изменилось? Что заставило его изменить своё решение?

— И я благословляю, — тихо добавила маменька, и в её глазах блеснули слёзы. — Да хранит вас Господь на всех путях ваших.

Она перекрестила нас дрожащей рукой, и я увидел, как Машка, растроганная до глубины души, едва сдерживает слёзы.

Фома то с Пелагеей, понятно, что были за. Они стояли рядом, сияя, как начищенные самовары, и Пелагея даже всплакнула от избытка чувств.

Бабушка лишь улыбнулась, и эта улыбка осветила её морщинистое лицо, сделав его вдруг удивительно молодым.

— Благословляю, — сказала она просто, и я понял, что именно её благословение было для меня самым важным. Я подошел и обнял по очереди отца, матушку и бабушку. Слов не требовалось. Эмоции и так зашкаливали.

Храм к тому времени почти опустел. Остались лишь несколько любопытных прихожан, да Захар со своими служивыми, которые держались поодаль, но глаз не спускали. Солнечные лучи, падавшие через высокие окна, создавали вокруг нас золотистый ореол, словно сам Господь благословлял наш союз.

В этот торжественный момент, когда два семейства наконец встретились лицом к лицу, батюшка подошел к нам с благостной улыбкой на устах.

— Коли все согласны и препятствий нет, можем приступать к таинству венчания, — произнес он, и голос его, обычно строгий во время службы, сейчас звучал почти по-отечески мягко.

Я взглянул на Машку — она смотрела на меня с той особой решимостью, которую я уже хорошо знал. Потом перевел взгляд на отца — тот медленно кивнул, и в этом кивке было больше, чем просто согласие. Было в нем что-то похожее на уважение.

Батюшка велел нам встать перед алтарем. Машенька, в своем красивом платье, с жемчужным ожерельем на шее, казалась воплощением самой весны — юной, свежей, полной жизни. Я же, в темно-синем кафтане с серебряным шитьем, чувствовал себя неожиданно торжественно, словно и вправду был тем боярином Егором Андреевичем, которого оглашали в храме.

Дьякон вынес венцы — золотые, с чеканкой и драгоценными камнями, сверкающими в свете свечей. Священник начал читать молитвы, его голос, глубокий и размеренный, наполнил пространство храма, поднимаясь к расписным сводам.

Началось таинство венчания — древнее как сама Русь, торжественное и величественное в своей простоте. Нас трижды обвели вокруг аналоя, на котором лежало Евангелие, и с каждым кругом я чувствовал, как что-то неуловимо меняется — не только вокруг, но и внутри меня. Словно с каждым шагом я становился другим человеком, связанным уже не только своими