Кровавая ассамблея - Николай Павлович Иванников Страница 11

Ноги у меня порядком подмерзли, и я ускорил шаг. И практически моментально очутился у выхода. Задерживаться здесь я не стал. Понятно желание некоторых новичков остановиться у самого порога, осторожно высунуть голову наружу и осмотреться, прежде, чем переступить за грань. Но поверьте мне: какая бы опасность не подстерегала вас снаружи, какие бы ужасы в себе не таила, но выйти и встретиться с ними лицом к лицу вам все-таки придется. Потому что остаться на «тропе», когда выход закроется — то еще удовольствие. И наверняка оно будет последним в вашей жизни.

Я шагнул в проем, а уже через мгновение почувствовал, как за спиной у меня заколыхался воздух. Это закрылся проход. «Тропа» исчезла, как будто ее никогда и не было.

Я сразу понял, где нахожусь. Теоретически открыть выход «тропун» может в любом подходящем для этого месте, где линии поля истончились и их легко разорвать. Но на практике для выхода всегда использовалось некое определенное место, где миграция поля незначительна.

Это гораздо удобнее. В таком случае в городах можно подготовить специальное помещение в уединенном месте, где никто не обратит внимания на внезапно появившегося словно из ниоткуда человека. А если такое постоянное место будет находиться где-то в лесу, то там всегда можно быстро сориентироваться на местности и двигаться в нужном направлении, без всяких плутаний и задержек в пути…

Помещение, в котором я сейчас очутился, было мне знакомо и находилось на окраине Санкт-Петербурга. Путь отсюда до дома магистра Петра Андреевича Амосова, моего куратора, был не близким, но если ускорить шаг, то вскорости можно добраться до трактира «Утка и покой», где всегда дежурит несколько конных экипажей.

Вокруг было темно, только слева над головой слабо светилось небольшое окошко, забранное железной решеткой. Снаружи окошко это располагалось на уровне тротуара, а комната находилась в подвале заброшенного дома, имеющего среди местного населения весьма дурную славу. И я не удивлюсь, если окажется, что славу эту в свое время пустил кто-то из «тропунов»…

Слепо шаря перед собой руками, я сделал несколько шагов вперед, пока не наткнулся на стоящий у стены стол. Поднял руку раскрытой ладонью вверх, и прошептал короткое заклинание, которое вызубрил еще на первой неделе обучения в Академии, к тому моменту уже ставшей вне закона. «Потаенная Академия» — так ее теперь порой называли.

Ладонь у меня защекотало, послышался сухой треск, а затем на кончиках пальцев вспыхнул белый огненный шар, кажущийся живым от пляшущих на его поверхности протуберанцев. «Лунный маяк». Он не был горячим, как пламя факела, но и холодным как «тропа» тоже не был — от него исходило мягкое тепло, и оно казалось даже приятным, особенно после прогулки по ледяной «тропе».

В комнате сразу стало светло. Не так как днем, конечно, но вполне достаточно для того, чтобы увидеть стоящую на столе початую бутылку вина, наспех заткнутую пробкой. Вина в ней, правда, осталось менее чем на четверть. Но тоже кое-что…

Я взял бутылку, зубами выдернул пробку и выплюнул ее в сторону. В один присест допил остатки вина, крякнул и отставил бутылку в сторону. Осмотрелся. Собственно, больше в комнате ничего и не было, если не считать плотно прикрытой двери на противоположной стене.

Я вдруг понял, что жутко проголодался. В последний раз я ел еще утром, и с той поры у меня маковой росинки во рту не было. Все как-то не до того. Выдвинув ящик стола, я обнаружил там промасленный листок «Санкт-Петербургских ведомостей», в который было завернуто что-то очень твердое. Развернув его, я обнаружил там к своей великой радости несколько больших сухарей. Взяв один, остальные вернул на место, и направился к выходу, оглушительно хрустя сухарем.

«Нужно принести сюда вина и еды», — подумал я, выходя из комнаты.

Глава 5

Умопомешательство в чистом виде

Сразу за дверью начиналась каменная лестница, ведущая наверх. В ней было ровно девять ступеней, я помнил это еще по прошлому разу, когда бывал здесь.

Наверху оказалось гораздо светлее, и я погасил огненный шар. Плюнул на ладонь и растер о грудь — на коже чувствовалось ощущение чего-то липкого. Так всегда бывает, когда держишь в руке «лунный маяк».

В комнате наверху царила разруха. Когда-то здесь располагалась больница для умалишенных, но потом ее превратили в лазарет для больных оспой. Позже его прикрыли, перенесли дальше за город. А здание с тех пор и пустует. Оно и понятно — кто же отважится теперь здесь поселиться? Только тот разве, кто оспу уже перенес, ведь, как известно, те, кто выжили, второй раз ею не страдают. Якобы, единожды переболев, организм сам запоминает эту заразу и уже больше ее в себя не пускает.

Может быть, может быть… При дворе поговаривают, что некий англичанин смог рассмотреть через увеличительные стекла каких-то мелких тварей, которые переносят болезни всякие. Они такие крошечные, что невооруженных глазом их и не видно совсем, и ты запросто можешь проглотить их вместе с воздухом. Ну или выпить вместе с водой.

Так этот англичанин что удумал: он брал обычную нитку, протягивал ее под кожей у больного оспой, а затем эту же нитку протягивал у здорового. И человек этот оспой уже не болел никогда в жизни.

Вот хитрый англичашка! Но с холерой так, говорят, лучше не делать. Холерой тоже два раза не болеют, но совсем по другой причине…

Я закрыл за собой дверь в подвал и тут же направился к выходу, обходя кучи наваленного тряпья и обломков мебели. Запах здесь стоял не очень приятный, как будто что-то протухло, и я поторопился покинуть это место. Когда у тебя во рту недожеванный сухарь, хочется чувствовать совсем иные запахи.

Но когда до двери оставалось всего пять шагов, я вдруг заметил справа от себя какое-то шевеление. И сразу остановился. Тяжело проглотил остатки сухаря, медленно вытащил из ножен палаш и протянул его в сторону большой кучи тряпья. Тихонько и очень коротко свистнул.

Тряпье снова пошевелилось.

— Эй! — громко окликнул я. — Кто там прячется? Выходи, пока я палашом не ткнул!

Никто не отозвался, и тряпки больше не шевелились. Тот, кто под ними скрывался, явно решил притаиться.

— Ну смотри, я тебя предупредил!

Нарочито громко топнув по полу, я сделал решительный шаг вперед. И куча тряпья тут же вздыбилась. В стороны полетели какие-то щепки, рванье, перья.