Одинаковые. Том 6. Революция - Сергей Насоновский Страница 10

— Допустим, — начал он, останавливаясь напротив Сталина. — Допустим, все это правда. Ваши заводы, ваши подлодки… этот… сыр. Что вы предлагаете? Коалицию? И на каких ролях? Я возглавляю большинство в ЦК, у меня есть авторитет среди рабочих кружков, есть «Искра»…

— «Искра» — это хорошо, — перебил его Сталин. — Но мы предлагаем не коалицию, а реальный инструмент, на деле, а не на бумаге. Ваши кружки сейчас — это всего лишь капля в море. Наша сеть — уже готовая структура по всей стране, от столицы до уездов. Это люди, которые не болтают, а делают: рабочие, уже почувствовавшие на своей шкуре, как можно жить по-другому, и крестьяне в наших коллективных хозяйствах. Эти люди уже начали мыслить по-новому. Мы последние десять лет строили модель государства в миниатюре. Да, вынужденно мы работали в рамках капиталистических правил, но, если копнуть глубже, откроются совсем иные подходы к управлению. Мы отрабатывали новую экономическую модель долгое время. Нам важно было понять, как работает эта махина не в теории, а на практике.

— По поводу «Искры», думаю, вы и сами понимаете, что сейчас в редакции засилье оппортунистов и ревизионистов из меньшевиков — Плеханова, Мартова, да покойных ныне Троцкого и Парвуса, — добавил я.

Лицо Ильича изменилось, он сглотнул:

— Что значит «покойных»?

— А вы ещё не в курсе? — спросил я. — Троцкий и Парвус на днях покинули этот бренный мир в мюнхенской квартире Александра Львовича. Увы, они заигрались и повели дело революции не туда. Особенно нас не устраивала их тесная дружба с банкирами, владельцами огромного капитала. Проще говоря, работали на кого угодно, но не на благо Родины.

Ленин, услышав мои слова, взял со стола стакан воды и жадно выпил до дна, поправив галстук. На лбу выступила испарина. Он, кажется, осознал, что общается с людьми, обладающими широкими возможностями. Неизвестно, испугался он за свою жизнь или сделал другие выводы, но точно — эта информация стала для него своеобразной шоковой терапией. После такого разговор сместился в более-менее конструктивное русло.

— То есть вы хотите, чтобы я и моя партия стали… вашими агентами? — Ленин снова усмехнулся, но уже без прежней уверенности.

— Мы хотим, чтобы вы «встроились в систему», — чётко сказал я. — Систему, которая уже работает. Мы даём ресурсы, кадры, технологии, управленческий опыт. От вас — идеология, кадровый резерв и легитимность в глазах радикальной интеллигенции. Без нас ваша революция — бунт, который задавят, просто бессмысленное кровопролитие. А без вас наш перехват власти может выглядеть как обычный дворцовый переворот.

— А что насчёт будущего устройства? — Ленин пристально посмотрел на Сталина. — Вы всё время говорите о «сохранении хозяйства» и «управляемом переходе». Это смахивает на буржуазный реформизм. Где в нем место диктатуре пролетариата?

— Диктатура — это не обязательно террор и разруха, Владимир Ильич, — Сталин выпустил струйку дыма. — Это, прежде всего, порядок и контроль. Мы строим государство, где ключевые отрасли — тяжёлая промышленность, транспорт, энергетика, стратегические ресурсы — будут под государственным управлением. Но рубить с плеча не станем. Мелкий и средний бизнес, крестьянские хозяйства — останутся. На первых порах точно. Пока не докажем, что наша система эффективнее. Пока государственные предприятия не будут работать лучше частных, пока наши коллективные хозяйства на селе не покажут результат выше частных.

— Постепенность? — Ленин поморщился. — Оппортунизм!

— Прагматизм! — поправил я. — Мы не можем отменить рынок одним махом. Но можем его возглавить. Наши предприятия уже сейчас задают тон. Через них мы можем влиять на цены и условия труда по всей стране. Через систему госзаказов — определять, что и в каких объёмах производить. Это и будет настоящая диктатура — экономическая, без лишней крови.

— А власть? — не унимался Ленин. — Советы? Учредительное собрание?

— Советы — да, — кивнул Сталин. — Но не как бутафорские говорильни, а как реальные органы управления на предприятиях и в городах, для начала на низовом уровне. С реальными полномочиями, но в рамках единого плана. Что касается Учредительного собрания… оно может быть полезным на переходный период, чтобы легитимизировать перемены. Дальше — формируем общий совет народных депутатов, как главный законодательный орган и правительство. Главное — чтобы власть была у тех, кто контролирует экономику и силовые структуры. А это будем мы. Это не даст реакции поднять голову на первом этапе.

Ленин задумался. Он видел ловушку, но видел и возможности. Вместо долгой агитации и подпольной борьбы ему предлагали готовую машину. Вместо голодных бунтов — внезапное решение продовольственного вопроса.

— И каков будет мой статус в этой… системе? — спросил он, наконец.

— Вы — идеолог и лидер политического крыла, — без колебаний ответил Сталин. — Формируете программу, работаете с интеллигенцией, возглавляете партию. Я занимаюсь экономикой, кадрами и общей координацией. Товарищ Горский и его братья — специальные проекты и безопасность. Мы будем советоваться по ключевым вопросам. Но окончательные решения… — Сталин едва заметно улыбнулся, — должны приниматься быстро и без бесконечных дискуссий. Революция — не дискуссионный клуб.

— По поводу идеологии есть корректировки, которые нужно будет внести в программу. Не обязательно прямо сейчас, но и тянуть не стоит, — добавил я.

Ленин тяжело вздохнул. Он понимал, что ему предлагают роль «первой скрипки», но вовсе не дирижёра. Да и дирижировать пока было бы нечем, разве что оркестром из теоретиков да агитаторов.

— Хорошо, — резко сказал он, словно отрубая. — Я согласен на сотрудничество. Но при одном условии: партия большевиков должна сохранить лицо. Наша идеология, программа-максимум — не разменная монета.

— Ваша идеология станет государственной, когда докажет свою эффективность на практике, — парировал Сталин. — И, Владимир Ильич, идеология — живой организм: требует развития и корректировок. А пока давайте начнём с общего дела. Мы недавно поправили свой план. Сначала старт ставили на январь 1905 года, а сейчас вместе пришли к выводу, что требуется ещё минимум полгода подготовки. Значит, в июне сможем выступить в полную силу.

Он встал и протянул Ленину руку. Тот, после короткой паузы, пожал её. Рукопожатие получилось крепким, деловым. Сделка была заключена.

Возвращались в дом в Женеве молча — у каждого было что обдумать. Событие вышло слишком знаковым. Задерживаться в Швейцарии больше не имело смысла, и мы планировали завтра отбыть домой.

На пороге нас встретил Николай и протянул мне конверт. Телеграмма от Дзержинского. Шифр я разобрал сразу, но новости из столицы ударили как обухом по голове.

Из телеграммы: «Ревизия на всех предприятиях тчк Прежние связи бесполезны