Перекресток возможностей - Л. Нил Смит Страница 10

— Пулями? Мой дорогой, уверяю вас, никто на этом факультете… — Он нажал кнопку интеркома, что было глупо — дверь кабинета была открыта, секретарша сидела в восьми футах.

— Ширли, выясните, находится ли доктор Мейсс в своем кабинете или на занятиях. Попросите его немедленно зайти, если он свободен.

Она повернулась на стуле и посмотрела прямо в дверь. — Вон не явился на свои занятия в восемь часов, сэр, и не позвонил. Я упоминала об этом, когда вы пришли в одиннадцать.

Три очка в пользу Ширли. — Спасибо, миссис Бин. — Он побагровел. — Можете быть свободны.

Резко встав и обогнув стол, он закрыл дверь и торопливо вернулся.

— Я уверен, что этому есть более разумное объяснение. Он пунктуален, по крайней мере, это о нем можно сказать.

Я состроил любопытную гримасу.

— Вы считаете, у него были недостатки?

— Боже мой, вы просто не знаете!

Он откинулся назад, протирая очки краем пиджака.

— В области, и без того переполненной кретинами, мистиками и богемщиками, он… с чего бы мне начать?

— Как насчет…

— …Его позорной деятельности! Мое глубочайшее разочарование, как главы этого факультета, — это когда мне мешают обеспечивать, хм, признательность его сотрудников. Иные мнения, особенно в эти времена экономической переоценки, выдают определенное отсутствие смирения. И у нас нет места для упорствующего индивидуализма. Социально Ответственная Наука не может развиваться таким образом.

А Мак еще спрашивал, где я был! — В какой форме проявлялось его упорство?

— Он пишет письма — дикие, безответственные, абсолютистские, подрывные! Знаете ли вы, он утверждает, что это учреждение было бы более эффективным, если бы управлялось ради прибыли? Как будто эффективность — это допустимый критерий в образовании!

Он доверительно посмотрел поверх очков. — Позвольте вам сказать — даже местные троцкисты и бёрчеры[20] не желают с ним связываться.

Я ухмыльнулся. — Он был пропертарианцем. В книге, которую я читаю, говорится, что они считают весь этот право-левый политический спектр показухой. Это могло немного разозлить ваших заурядных радикалов.

— Возможно. Он был опасен, антисоциален… какой-то большевик!

— Большевик? — Я не упустил внезапную смену времени глагола.

— Интересно, как бы это понравилось Мэри Росс-Берд?

— Кому? Ах, понимаю — такой же, как и все остальные. Что ж, предупреждаю вас, я — тертый калач. Каждый на этом факультете жаждет меня сместить. Ежедневно я противостою насмешкам, заговорам и контрзаговорам. Я буду полностью сотрудничать с ответственной властью — мой счастливый долг как благодарного гражданина — но я не потерплю оскорблений от государственного служащего, вы меня понимаете?

— Конечно, док, я понимаю — у вас знатная парочка.

— Парочка? Парочка чего?

— Нойдов… проехали. Что еще было нетрадиционного в Мейссе?

— Кхм… Ну, он имел обыкновение… имеет обыкновение… путать свою истинную роль на факультете. Он совершенно сторонится своих коллег.

— Вы имеете в виду тех троцкистов и бёрчеров, которые не хотели с ним связываться?

— Я имею в виду, что они часто жалуются, что он изо всех сил старается сделать свои профессиональные занятия туманными и эзотерическими. Они…

— Не могли понять, что он делает.

— Я бы подобрал другие слова. Он не имеет права ставить себя выше своих коллег.

Он нервно порылся в ящике стола, взглянул на меня и передумал, с сожалением задвинув ящик.

Я рассмеялся. — Валяйте. Я и сам никотиновый наркоман.

Он покраснел. — Мы говорили о докторе Мейссе!

Я подумывал закурить сам, но решил не нагнетать. — Так и есть.

— Да. Похоже, он более откровенен со своими студентами, чем с коллегами, общаясь с ними в вульгарной и недисциплинированной манере — они называют его по имени! Я даже слышал, будто он встречается с ними в неформальной обстановке, выпивает с ними, совершенно пренебрегая приличиями и законом.

— Сухой закон — тяжелая штука для всех. Думаете, кто-нибудь из этих коллег хотел бы, чтобы он стал чуть менее откровенным — посредством нескольких десятков мерзких маленьких пулевых отверстий?

Он выпрямился, кажется, по-настоящему шокированный. — Офицер, пожалуйста!

— Лейтенант, доктор Биллс, лейтенант убойного отдела. Я бы тоже не хотел оскорблений от государственного служащего. Что насчет внеклассной деятельности Мейсса?

Он принял самое ледяное выражение лица. Я поставил ему «тройку с минусом».

— Уверяю вас, лейтенант, я не вмешиваюсь в личную жизнь моих подчиненных.

Это меня никуда не приводило.

— Слушайте, Биллс, я просто делаю свою работу, и это не очень-то легко. Все, на кого я работаю, мертвы, и это меня угнетает. Что скажете, если мы объявим перемирие?

Он посидел мгновение, цвет лица вернулся к норме. Затем он микроскопически кивнул.

Поэтому я надавил на него: — Ладно, скажите мне, какой физикой Мейсс занимался в последнее время.

Он удивил меня: — Могу я еще раз взглянуть на ваше удостоверение? Уверяю вас, у меня есть веская причина. — Я протянул ему свою корочку.

Он посмотрел на значок, взвесил его в руке — удивительно тяжелый, иначе не ощущался бы как власть — затем откинул войлочную подкладку и потратил больше времени на пластиковую карточку.

— Полагаю, вы не будете возражать, если я позвоню в ваш департамент, чтобы подтвердить это?

Я узнаю рефлекс человека, связанного с нацбезопасностью, когда вижу его. Я сидел не шевелясь, тренируя свое покерное лицо.

Если бы они сказали ему «нет, лейтенант Беар в Маниту-Спрингс», мне бы понадобились недели, чтобы выкрутиться.

— Вовсе нет. 226-24-21… хотя лучше уточните у оператора, на всякий случай. Попросите лейтенанта Джеймса Дж. Джеймса. «Дж» значит…

— Не думаю, что в этом будет необходимость.

Он украдкой взглянул на часы.

— Видите ли, доктор Мейсс когда-то занимался исследованиями… деликатного характера. Он больше не занимается подобными вещами — конечно, если он действительно мертв, полагаю, это в любом случае так, ха-ха. Этика, как он утверждал, но вы же понимаете, они были только рады. Их беспокоила перемена в его взглядах.

— Мне уже говорили. Примерно когда все это произошло?

— Не сразу. Насколько я понимаю, он окончательно порвал с этим два, два с половиной года назад.

Я вспомнил дату на его партийном билете. — Так почему паника сейчас?

— Это большой срок, если говорить о правительственных секретах.

Биллс снова принялся за свое протирание очков. — Поймите, сэр, он был — учитывая его посредственный талант — довольно далеко впереди в этой области.

— Цена потакания безрассудной независимости. Боюсь, никто