Я уничтожил Америку 2 Назад в СССР - Василий Высоцкий Страница 10

Я помню, что в наше время такую бутылку водки называли «морячком» за за пробку-бескозырку из твердой фольги со свисающим вниз «язычком» для удобства откупоривания, которая формой напоминала одноименный головной убор моряков. Дёрг и открыто. Никаких усилий по откручиванию.

Высоцкий засмеялся, но тут же замер, прислушиваясь. Из окна теперь доносились не только гитара и пение, но и оживлённые голоса — видимо, Макарка искал общий язык с ночными бардами. После взрыва смеха бренчание на гитаре возобновилось.

— Похоже, наш дипломат не смог убедить знакомых, — вздохнул я.

— Ну что же, дипломатия — дело тонкое. Оно торопливости не любит, — проговорил Высоцкий.

В этом время в квартиру зашёл Макарка, зажимающий ухо. Все взгляды уставились на него.

— Что там, сын? — сурово спросил Михаил. — Тебя побили?

— Не побили, — вздохнул Макарка. — Я попросил для Владимира Семёновича, сказал, что у нас свадьба, а они… Гвоздь назвал меня брехлом и ухо выкрутил… Не поверили, в общем.

— А ты? — Михаил сдвинул брови.

— Их больше, — ещё раз вздохнул Макар. — Я с Гвоздём потом поговорю, когда один на один буду. За ухо он ещё ответит.

— Слова не мальчика, но мужа! — похлопал его по плечу Высоцкий.

— Это правильно, — кивнул я. — Тактическое отступление — вовсе не побег. Хотя… какая свадьба обходится без драки?

— Так что, пацанам наваляем? — поднял бровь Михаил. — Несолидно как-то.

— Нет, не наваляем, а… подшутим, — улыбнулся я. — Есть такая штука, называется «жираф». Вот с ней мы и подойдём к ребятам.

Я в быстро описал старую разводку. Такой прикол у нас проходил среди друзей пару раз. Тут вряд ли его знают, поэтому можно попытаться отомстить за Макарку. Причём это сделает он сам!

— Ну что же, дерзайте, а мы из окон посмотрим! — проговорил смеющийся Владимир Семёнович. — Если будут бить, то кричите громче.

— Обязательно покричим! — подмигнул я в ответ.

Я вышел в ночной московский дворик. Тут ещё не было всё заставлено машинами. Ещё не слишком холодно, но уже чувствовалась августовская прохлада. Клён шелестел пока ещё зелёными листьями, бросая на асфальт причудливые тени.

Воздух был прозрачен и чуть влажен, словно в нём растворились первые предвестники осени. Где-то за углом, в открытом окне, тихо играло радио — мелькали обрывки мелодии, голос диктора. Потом снова музыка, уже знакомая, но неуловимая, как сон.

Я остановился под фонарём, и свет его, жёлтый и неяркий, падал на асфальт неровным кругом, будто островком в этом тёмном море ночи. Из-под ног вырвался лист — ещё зелёный, но с жёлтой каймой по краям, как будто жизнь уже начала потихоньку отпускать его. Симпатичный. Ветер погнал его прочь. Он шуршал по асфальту, цепляясь за шероховатости, и казалось, что он шепчет что-то на своём, непонятном мне языке.

Где-то вдалеке проехала машина, её свет скользнул по стенам домов и погас. И снова стало тихо — только листья, только этот лёгкий ветерок, который несёт с собой запах скошенной травы и чего-то ещё, неуловимого, но знакомого с детства.

Гитаристы расположились неподалёку. Возле детской площадки. Пять пацанов и три девчонки. Они настороженно уставились на нас с Макаркой, когда мы подошли ближе.

— Чего, заступника привёл? — сказал один, долговязый.

Похоже, это он гордо носил кличку Гвоздь.

— Нет, не заступника. Переговорщика, — улыбнулся я и вытащил из кармана круглую баночку с надписью «Монпасье». Из другого кармана вынул кулёк, приоткрыл его и показал содержимое.

Пока я всё это показывал, Макарка встал на обговорённую заранее позицию. Вскоре его месть должна начаться.

— Семечки? — удивлённо произнесла одна из девчонок.

— Не просто семечки, а зажаренные самой большой умелицей на свете. И это моя ставка, — улыбнулся я.

— Какая ставка? В карты играть будем? Так нам батя не велит, — дурашливо протянул Гвоздь.

— Не, не в карты. Малы вы ещё в карты на ставки дуться. А вот давай сыграем в «Жирафа»? Если ты выиграешь, то отдаю вам конфеты и семечки, а сам убираюсь с позором домой. А если я выиграю, то вы дадите на пару часов гитару. Согласны?

— Дядь, ты нас за дураков принимаешь? Предлагаешь какую-то игру, а ни правил, ни карт — ничего не предъявляешь. Сейчас ляпнешь что-то своё, а мы уже поручкались… — осторожно сказал Гвоздь.

Осторожный, гад. Что же, это даже хорошо.

Я кивнул:

— Правила просты. Мы с тобой берём по черенку ложки в рот и лопастью поочередно хлопаем друг друга по макушке. Вот так! — я показал, взяв столовую ложку в рот и резко наклонив голову. — Ты вроде парень жилистый, шею имеешь длинную, так что замах должен быть сильным. Кто первым сдастся тот и проиграл. Согласен?

— Чего? Ложкой по макушке? И всё? — недоверчиво взглянул на меня Гвоздь.

— Ну да. Или боишься? Девчонки вон как на конфетки облизываются…

Взял «на слабо». Теперь Гвоздю деваться некуда — отступит и потеряет авторитет среди друзей.

— А давайте! — сказал Гвоздь и взял из моих рук ложку.

Обтёр черенок о край футболки и зажал между зубами. Я послушно наклонил голову. Он ударил так, как я показывал. Удар получился не очень сильный. Так себе.

— Теперь моя очередь, — сказал я.

Гвоздь наклонил бритую макушку, а я взмахнул ложкой в воздухе. В это время, стоящий позади Гвоздя Макар хлопнул запасённой заранее ложкой по макушке противника. Получился звонкий щелчок.

Девчонки прыснули, мальчишки постарались сдержать улыбки, когда Гвоздь воскликнул:

— Ай-йя!

Он потёр макушку и недоумённо посмотрел на меня. Я же в ответ улыбнулся и наклонил макушку, мол, бей.

Гвоздь на этот раз постарался ударить сильнее, но… Удар получился снова не такой, какой «сделал я». Макарка на этот раз влепил куда сильнее. Ещё один щелчок прозвучал под августовской прохладой.

Ребята видели всё, что творится, но сдерживали смешки. Похоже, что они не очень уважали Гвоздя. А может быть ждали — чем всё это кончится?

Я делал вид, что бью, а на самом деле бил Макарка, с замахом, с оттягом, от души. Мстил за ухо.

Ещё четыре раза щёлкнула ложка Макарки по макушке Гвоздя, когда тот отдёрнул голову и выплюнул ложку:

— Всё, хватит! Я не знаю, как