Великая катастрофа 1929 года - Джон Кеннет Гэлбрейт Страница 35

II

Во многих отношениях влияние краха на хищения было более значительным, чем на самоубийства. Для экономиста хищение – самое интересное из преступлений. Из всех форм воровства только оно имеет временной параметр. Между совершением преступления и его раскрытием могут пройти недели, месяцы или годы. (Кстати, это период, когда растратчик получает свою выгоду, а ограбленный, как ни странно, не чувствует потерь. Происходит чистый прирост духовного богатства.) В любой момент времени существует запас нераскрытых хищений в – или, точнее, не в – компаниях и банках страны. Этот запас – возможно, его следует назвать хищением – в любой момент времени составляет многие миллионы долларов. Его размер также меняется в зависимости от экономического цикла. В хорошие времена люди расслаблены, доверяют друг другу, и денег много. Но, даже несмотря на изобилие денег, всегда есть много людей, которым нужно больше. В этих условиях уровень хищений растёт, скорость их обнаружения падает, а масштабы хищений стремительно растут. В период депрессии всё меняется. За деньгами следят с пристальным, подозрительным взглядом. Человека, который ими распоряжается, считают нечестным, пока он не докажет обратное. Аудиты становятся тщательными и скрупулезными. Уровень деловой этики в торговле значительно повышается. Масштабы хищений сокращаются.

Бум фондового рынка и последовавший за ним крах привели к травмирующему преувеличению этих нормальных отношений. К обычным потребностям в деньгах, для дома, семьи и развлечений, во время бума добавилась новая и непреодолимая потребность в средствах для игры на рынке или удовлетворения требований по внесению маржи. Денег было исключительно много. Люди также были исключительно доверчивы. Президент банка, сам доверявший Крюгеру, Хопсону и Инсалл, вряд ли стал бы подозревать своего давнего друга-кассира. В конце двадцатых годов хищения стремительно нарастали.

Подобно тому, как бум ускорил темпы роста, крах невероятно ускорил темпы раскрытия информации. За несколько дней нечто близкое к всеобщему доверию превратилось в нечто вроде всеобщего подозрения. Были назначены проверки. Были отмечены случаи напряжённого или озабоченного поведения. И, что самое главное, обвал акций сделал безнадёжным положение сотрудника, который присвоил деньги, чтобы играть на бирже. Теперь он признался.

Примерно через неделю после кризиса сообщения о невыполнении обязательств сотрудниками стали повседневным явлением. Они встречались гораздо чаще, чем самоубийства. В некоторые дни сравнительно краткие сообщения занимали целую или даже большую колонку в « Таймс». Суммы были как большими, так и маленькими, и о них сообщали со всех уголков мира.

Самым вопиющим хищением того периода, аналогичным самоубийству Риордана, стало разграбление Union Industrial Bank во Флинте, штат Мичиган. Общая сумма, оценочная стоимость которой тревожно росла по мере расследования, была опубликована в The Literary Digest позднее в том же году и составила 3 592 000 долларов. 3

Поначалу эти хищения совершались по личной инициативе. Не зная друг друга, несколько банковских служащих начали похищать деньги. Постепенно они узнали о деятельности друг друга, и, поскольку разоблачить друг друга было практически невозможно, они объединились. В конечном итоге в преступную группировку вошло около дюжины человек, включая практически всех руководителей банка. Операции были настолько хорошо организованы, что даже о прибытии банковских инспекторов в местные гостиницы члены синдиката сразу же узнавали.

Большая часть похищенных средств была депонирована в банке для предоставления кредита на нью-йоркском рынке колл-опционов. Деньги были должным образом отправлены в Нью-Йорк, но вскоре отозваны, хотя записи продолжали показывать их наличие. Затем деньги были возвращены обратно в Нью-Йорк и вложены в акции. Весной 1929 года группа имела около 100 000 долларов прибыли. Затем, к сожалению, она открыла короткую позицию, как раз когда рынок взмыл в голубую даль летнего неба. Это обошлось так дорого, что группе пришлось вернуться к длинной позиции, что она и сделала непосредственно перед крахом. Крах, само собой разумеется, оказался смертельным.

Осенью каждую неделю всё больше таких несчастных обнаруживали себя в своём плачевном состоянии. Большинство из них были мелкими людьми, которые сначала рискнули, а затем всё глубже ввязались в рынок. Позже у них появились более внушительные товарищи. Именно крах и последовавшее за ним безжалостное падение стоимости в конечном итоге разоблачили спекуляции Крюгера, Хопсона и Инсалл с чужими деньгами. Если американская экономика когда-нибудь достигнет полной занятости и процветания, компаниям следует с уважением относиться к своим аудиторам. Одна из целей депрессии — раскрытие того, что аудиторы не могут обнаружить. Бэджхот однажды заметил: «Каждый великий кризис обнажает чрезмерные спекуляции многих домов, о которых никто раньше не подозревал». 4

III

В середине ноября 1929 года, наконец-то, рынок прекратил падение – по крайней мере, на время. Минимальная отметка пришлась на среду, 13 ноября. В тот день акции Times Industrial закрылись на отметке 224 пункта ниже, чем 452, то есть почти ровно вдвое ниже, чем 3 сентября. К тому времени они также упали на 82 пункта – примерно на четверть – по сравнению с закрытием в тот день, всего за две недели до этого, когда Джон Д. Рокфеллер объявил о покупке обыкновенных акций вместе с сыном. 13 ноября появилась ещё одна история о Рокфеллерах: сообщалось, что семья разместила заказ на покупку миллиона акций, чтобы привязать акции Standard Oil of New Jersey к 50. В течение оставшейся части ноября и декабря рынок умеренно рос.

Падение шло своим чередом. Однако его конец совпал с последней попыткой успокоить рынок. Никто не может с уверенностью сказать, что это не принесло пользы. Одной из причин стало объявление Нью-Йоркской фондовой биржи о расследовании коротких продаж. Неизбежно, в предыдущие недели появились слухи о набегах медведей на рынок и о том, как на коротких позициях сколачивались состояния. Доброжелательные люди, известные как «они», которые когда-то взвинтили рынок, теперь оказывали пагубное влияние, подавляя его и наживаясь на общей катастрофе. В первые дни краха широко распространилось мнение, что Джесси Л. Ливермор, бостонец с крупной и, несомненно, преувеличенной репутацией в медвежьих операциях, возглавляет синдикат, который толкает рынок вниз. Эти слухи стали настолько настойчивыми, что Ливермор, которого мало кто считал чувствительным к общественному мнению, выступил с официальным опровержением своей причастности к какому-либо дефляционному заговору. «То немногое, что я сделал на фондовом рынке, — сказал он, — всегда было моей личной деятельностью и будет продолжаться на этой основе». Ещё 24 октября газета The Wall Street