Сергей Кремлёв - Если бы Берию не убили... Вечная память! Страница 31

В 1913 году в Грузии был один вуз, а к 1941 году — двадцать один. И среди них: индустриальный, инженеров железнодорожного транспорта имени В. И. Ленина, сельскохозяйственный институт имени Л. П. Берия, зооветеринарный, медицинский, стоматологический, фармацевтический, театральный, художественный (Академия художеств) — в Тбилиси; педагогические институты в Гори, Кутаиси, Сталинири и Сухуми…

Возглавлял список Тбилисский государственный университет имени И. В. Сталина.

В 1938 году в Тбилиси был открыт и институт физической культуры — явно по инициативе Берии, всегда уделявшего этой стороне жизни особое внимание и лично не чуждого спортивных увлечений. Показательно, что из шести имевшихся в СССР перед войной институтов физической культуры два были открыты в Закавказье (кроме Тбилиси — в Баку). В этом ведь тоже проявлялся стиль Берии.

В 1913 году в Грузии было три театра, к 1941 году — сорок восемь. Число учащихся в школах выросло за двадцать советских лет более чем в четыре раза и составило в 1937 году 665,3 тысячи человек при населении тогдашней Грузии в 3,5 миллиона человек. Конечно, так было по всему СССР, но Грузия Берии была здесь в лидерах.

По числу студентов Грузия Берии обошла Англию и Германию. И качество высшего образования в Грузии было тогда очень неплохим, потому что с начала 30-х годов, когда Берия возглавил Закавказье и Грузию, стало широко практиковаться направление молодых талантливых грузинских юношей и девушек на учебу в лучшие вузы Москвы и Ленинграда. Во второй половине 30-х годов они начали возвращаться на родину и образовали энергичный костяк научных и творческих национальных кадров.

Это при Берии были заложены основы будущей славы грузинской математики, грузинской прикладной науки и инженерной мысли. Показательный пример — молодой математик Нестор Векуа, как раз в 1937 (!) году начавший читать курс лекций в Тбилисском университете после окончания МГУ.

По сути, в довоенном СССР из всех неславянских народов лишь грузины стали играть заметную роль в общесоюзной научной, технической и культурной жизни. И это не в последнюю очередь (я бы сказал даже — в первую очередь) объяснялось политикой лично Берии в сфере образования, науки и культуры. Он в считаные годы, с 1931-го по 1938 год сумел максимально развить творческий потенциал грузин и сделать его весомым в общесоюзном масштабе.

В 1938 году не только на Кавказе, но и по всей стране был широко отмечен юбилей поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Здесь тоже чувствовалась рука Берии, как чувствовалась она и в том, что в Грузии в 1934 году был создан республиканский Союз архитекторов — один из первых в СССР.

В подчинённых Берии по партийной линии Азербайджане и Армении такие союзы тоже были созданы быстро, при всё том же содействии Берии, по первому образованию — архитектора и строителя.

То, что Берия был внимателен к людям искусства и тогда, когда занимался в масштабах СССР делами экономики и обороны, доказывается уже фактом обращения к Берии великого киноартиста Николая Черкасова с просьбой посодействовать в продвижении сценария о Маяковском. Черкасов мечтал сыграть эту роль, а обращался к Берии с такой необычной просьбой потому, что, как писал он сам, был под большим впечатлением от того, с каким вниманием отнёсся к артисту зампред Совмина СССР.

О председателе «атомного» Специального комитета Л. П. Берии и его роли в Атомном проекте СССР написано уже много — и честных строк, и полуправды, и лживой чепухи. Но показательно, что такой тщательный в своих оценках учёный, как академик Юлий Борисович Харитон, научный руководитель «атомного» «Арзамаса-16» на протяжении почти полувека, говорил о Берии как о вежливом, воспитанном, внимательном, в конце концов — просто нормальном человеке, с которым можно было спокойно и в деловой манере обсуждать все наболевшие вопросы.

Харитон писал так уже в 90-е годы. А вот академик Пётр Леонидович Капица — учёный с заслуженным мировым именем, но в человеческом отношении фигура намного более мелкая по сравнению с его же чисто научным значением — написал Сталину письмо в реальном, так сказать, масштабе времени — 25 ноября 1945 года. И там он отвёл оценке Берии немало места.

Капица судил о многом (не только о Берии) не как учёный, а с кондачка. О Берии он писал, что у него-де, Капицы, с Берией «ничего не получается», что отношение Берии к учёным ему, Капице, «не по нутру» и т. д.

Писал Капица и так:

«… Т оварищи Берия, Маленков, Вознесенский ведут себя в Особом (имелся в виду Специальный. — С. К.) комитете как сверхчеловеки. В особенности тов. Берия. Правда, у него дирижёрская палочка в руках. Это неплохо, но вслед за ним первую скрипку всё же должен играть учёный. Ведь скрипка даёт тон всему оркестру.

У тов. Берии основная слабость в том, что дирижёр должен не только махать палочкой, но и понимать партитуру. С этим у Берии слабо».

Ну, во-первых, как показало будущее, «партитуру» Берия в отличие от Маленкова и Вознесенского понимал не так уж плохо — тому имеется немало не только мемуарных (нередко малодостоверных), но и документальных свидетельств.

Во-вторых, и толковая «первая скрипка» среди учёных нашлась — Игорь Васильевич Курчатов. У Резерфорда он, правда, в отличие от Капицы, не работал, однако тон советскому «атомному» «оркестру» под управлением «дирижёра» Берии давал верный.

Но для нас сейчас интересно то, что даже Капица в ноябре 1945 года писал в письме Сталину следующее:

«Я лично думаю, что тов. Берия справился бы со своей задачей, если отдал бы больше сил и времени. Он очень энергичен, прекрасно и быстро ориентируется, хорошо отличает второстепенное от главного, поэтому времени зря не тратит, у него, безусловно, есть вкус к научным вопросам, он их хорошо схватывает, точно формулирует свои решения…

… Я ему предлагал учить его физике, приезжать ко мне в институт…»

Это ведь, уважаемый читатель, оценка человека, лично к Берии недоброжелательного.

При этом в том же письме Капица даёт нам косвенное, но важное свидетельство того, что Берия не был мстительным, и Капица об этом знал. Иначе он не прибавил бы к письму следующий постпостскриптум: «PPS Мне хотелось бы, чтобы тов. Берия познакомился с этим письмом, ведь это не донос, а полезная критика…»

В декабре 1945 года всё тот же Капица дал нам ещё одно свидетельство того, что он относился без дураков к интеллекту не только Сталина, но и Берии. 1 декабря 1945 года Капица направил Берии письмо по организационным вопросам работы Специального комитета, где писал о всех имеющихся проблемах без какой-либо облегчающей адаптации текста к интеллектуальному уровню адресата.

Если бы сей уровень был в глазах Капицы невысок, он использовал бы, пожалуй, иной словарь.

В последнем письме Капица написал тоже немало, мягко говоря, не очень умного, но ряд дельных предложений и замечаний сделал. И деятельность Специального комитета показала, что всё дельное Берия учёл.

Однажды я уже имел повод привести оценку интеллекта Берии одним из старейших физиков-оружейников ядерного оружейного центра в «Арзамасе-16» Германом Арсеньевичем Гончаровым (1928–2009), Героем Социалистического Труда, лауреатом Ленинской премии. А сейчас скажу об этом ещё раз…

Более десяти лет, начиная со второй половины 90-х годов, Герман Арсеньевич совместно с полковником в отставке Павлом Петровичем Максименко, бывшим руководителем представительства МО СССР во Всесоюзном НИИ экспериментальной физики в «Арзамасе-16», занимался подготовкой к изданию многотомного сборника документов «Советский атомный проект».

Рассекреченные документы издавались в соответствии с Указом Президента Российской Федерации от 17.02.95 № 160 «О подготовке и издании официального сборника архивных документов по истории создания ядерного оружия в СССР».

Так вот, уже под конец жизни, после изучения многих тысяч документов с визами Берии, после изучения стенограмм различных заседаний и т. п. Гончаров пришёл к выводу, что Берия разбирался в технических вопросах атомного проекта на уровне доктора технических наук!

Вот так — не более и не менее.

А теперь — о стиле Берии с несколько необычного ракурса. Во ВНИИ экспериментальной физики — крупнейшем и старейшем советском ядерном оружейном центре в «Арзамасе-16» (известен также как «Москва-300», «Кремлёв», «Саров»), все советские годы административный момент во взаимоотношениях между руководителями и подчинёнными, особенно в научной среде и в КБ по разработке ядерных зарядов почти отсутствовал.

То же можно сказать и о втором ядерном центре-«дублёре» на Урале — ВНИИ технической физики («Челябинск-70», «Снежинск»).

С одной стороны, этому способствовала, конечно, массовая высокая ответственность, но, с другой стороны, непринуждённость атмосферы шла и «сверху».