Исчезнувшая в полночь - Джейк Андерсон Страница 30

Но похоже, что сколько бы отель ни переходил от владельца к владельцу, какую бы новую политику ни проводили власти, сколько бы ни вкладывали в благоустройство, как бы черного кобеля ни пытались отмыть добела, проклятие не исчезает. В 2015 году на Мейн-стрит перед зданием Cecil обнаружили тело очередного человека, предположительно покончившего с собой. А возможно, убитого. Я не в курсе, потому что полиция Лос-Анджелеса отказалась обнародовать какие-либо подробности и этого дела тоже.

Я въехал в исторический район и немедленно ощутил биение зловещего пульса, почти что магнетическое притяжение отеля Cecil. Словно там пролегала некая роковая линия, обнаженный нерв Вселенной.

Я представил, как Элиза приехала сюда, скорее всего плохо представляя устройство Лос-Анджелеса. Большинство людей, незнакомых с этим городом, не подозревают, насколько он велик и насколько широко раскинулся. Голливудский район, где расположено большинство самых знаменитых улиц, находится в семи с половиной милях от центра, ближайший пляж — в семнадцати с половиной милях, и из-за перманентных пробок на дорогах добираться туда на машине приходится больше часа, куда дольше, чем общественным транспортом.

Я остановил машину у отеля и поднял голову, глядя на нависающую громаду. Тихий зов, шелест перебивающих друг друга голосов, стал громче. «Это просто мое воображение», — сказал я себе.

ГЛАВА 9

ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ЭТАЖ

Войдя в дом, Элиза ждала, что к ней выбежит щенок. Это был инстинкт, нейронный проводящий путь, вымощенный идущей еще из первобытных времен любовью человека к псу.

Два дня назад щенок выскочил на обычно пустую улицу их района Барнаби, и его сбила машина. Этот нелепый несчастный случай нанес Элизе неизлечимую рану. Размышлять об ужасных подробностях было невыносимо, и Элиза похоронила их на дне души.

Эта потеря вызвала в памяти другую смерть — дедушкину. Элиза была рядом с ним в последние сутки его жизни. Больница выделила семье отдельную комнату ожидания — кто-то (Элиза не помнила кто) говорил, что так медсестры дают родственникам пациента понять: конец уже близко, пора прощаться. В последние часы медсестры объяснили семье — Элиза переводила с английского, — что дедушке нужен дыхательный аппарат. От имени всех Элиза дала согласие.

Кроме этого, его присоединили к аппарату для диализа. Дедушкина кожа была мертвенного цвета, возможно, из-за того, что у него отказали почки и печень. Элиза была убеждена, что в больнице что-то напутали, ошиблись, когда брали анализ, и поэтому дедушку подсоединили не к той трубке. Или она не так поняла медсестру…

Последними словами дедушки перед тем, как его увезли в реанимацию, были: «Не надо бояться». Элиза сидела у его кровати, крепко сжимала его руку, чтобы он понимал: она рядом. Один раз он сжал ее руку в ответ, но вскоре провалился в забытье. Элиза сидела с ним, одна. Она поражалась тому, как тонка грань между жизнью и смертью, как неизбежно однажды предстоит кануть в вечность — всем.

Наконец медсестра тронула ее за плечо и сказала: «Думаю, вам надо позвать вашу семью. Он отходит».

Элиза сжалась в комок и плакала, пока родные, медсестры и доктора суетились вокруг. Дедушка хотя бы успел увидеть, как она окончила школу. А пару лет спустя, когда она приехала в гости к бабушке, все дедушкины безделушки и документы так и лежали в квартире, словно дедушка до сих пор был здесь. Она взяла себе его шарф.

Элиза отправилась в ванкуверский торговый центр, чтобы выбраться из дома и спастись от преследующих ее воспоминаний о дедушке и щенке.

Она заметила смешно одетого мужчину — именно это ей было нужно, чтобы отвлечься. «Извините, конечно, — позже написала она в блоге, — но азиат пятидесяти лет в костюме от Paul Smith, джинсовой куртке, норковой накидке, кедах Air Force Ones и очках-жалюзи — ОН КУДА ИДЕТ? На работу в бухгалтерскую контору, которой заправляют Канье Уэст и десятилетняя девочка? Или опаздывает на встречу с Вилли Вонкой[25] во Всемирном банке?»

Обычно Элиза не была столь резка, но ей требовалось выпустить пар.

До Торонто только так ей удалось поддерживать себя в состоянии бодрствования. Она проспала три дня напролет. В город приехали родственники, и она напрочь проспала их визит. Ну, почти. Проспать все напрочь было бы чудесно. Увы, она пободрствовала достаточно, чтобы ее успели отругать за необщительность. Родные просто не понимали, что ей физически больно сидеть за столом с другими людьми. Так она сидела со своим парнем и его отцом — и все время улыбалась и кивала.

Как будто кто-то смотрел на нее. Осуждал ее. Внушал ей лживые мысли о самой себе. Но не было никакого «кого-то». Она сама была и охотником, и жертвой. И иногда казалось, что она убегает от кого-то — от чего-то, — от преследователя, непреклонного, как Терминатор.

Элиза писала в блоге, что однажды ее положили в «психлечебницу»: «Тоскливое место, все выкрашено по-больничному, еда паршивая, мебель пожертвовали благотворители, телевизор доисторический, в пазлах не хватает деталей… все пропитано безнадежностью».

Хуже могло быть только «сесть на веганскую чечевично-ягодную диету и распевать буддийские мантры по шесть часов в сутки…».

«Йога, медитация, барабанные круги, иглоукалывание и т. п. Я открою в себе богиню земли, соприкоснувшись со своей внутренней сутью и познав свою целостность! Цирк с конями!»

Элиза вернулась из Торонто с воспаленными бронхами, кашлем, больным горлом и своей вечной бессонницей. В эту поездку она отправилась, чтобы выбраться из зоны комфорта, пожить в реальном мире, а не в собственноручно созданном онлайн-коконе с тщательно отобранными друзьями и удовольствиями.

Она все больше отстранялась от социума, и ситуацию лишь усугубляли периодически терзающие ее приступы гипомании или глубокой депрессии, во время которых девушка укрывалась в постели и обрубала все контакты с внешним миром.

Чувство отчужденности заставило ее прочесть «Манифест одиночек». После этого она стала изучать разделы «Самопомощь» в книжных магазинах.

Она увиделась со старыми приятелями, надеясь, что те ей помогут, но стало лишь хуже.

Как-то она увиделась с другом, к которому когда-то питала сильные платонические чувства. Она помнила, как четыре года назад просыпалась в его объятиях. Никакой романтики (ну, хорошо, может быть, где-то в старших классах и вспыхнула влюбленность), но чувства их были глубоки. Этот человек был одним из немногих, кто напрямую спрашивал у Элизы, не в депрессии ли она.

Теперь от их связи остались лишь смутные воспоминания. Школьные годы подошли к концу, и они больше не виделись каждый