Путинизм. Россия и ее будущее с Западом - Уолтер Лакер Страница 29

Парвулеско, что примитивный антисемитизм «Памяти» вряд ли привлечет политическую поддержку масс, не говоря уже об интеллектуалах, необходимых для политического движения, и что для российского движения крайне правых были жизненно важны какие-то русские предшественники, не только некие малоизвестные и неясные иностранцы. Он нашел этих предшественников в русских антизападных теоретиках девятнадцатого века, таких как Константин Леонтьев и Николай Данилевский.

Однако кажется, что, чем более парадоксальными они были, тем более он ими интересовался. Но суммарный итог никогда не был понятен, даже как дезинформация. Труды Дугина пользуются большим спросом, но за его мышлением трудно следовать из-за его быстрых идеологических изменений, противоречий в его взглядах, и его тенденции включать в свои рассуждения темы, которые не имеют отношения к политике (например, второй закон термодинамики).

В свои первые годы Дугин, казалось, был сторонником неоязычества, но в 1999 году он внезапно присоединился к православной церкви — молодой сторонник церкви старообрядцев. По многим проблемам он часто высказывал противоречивые представления. Это, например, относится к Китаю. Вначале он, похоже, исключал Китай из своего геополитического кругозора, зато включил в него Японию, что полностью противоречило всем геополитическим законам, поскольку Япония является островным государством. Но позже, понимая растущую важность Китая, он, кажется, соответственно приспособил свои взгляды. То, что участнику крайне правых не должны нравиться евреи, естественно, но Дугин никогда не высказывал радикально антисемитские взгляды. Напротив, он проявлял значительный интерес к Каббале из-за ее мистического характера, и он также, кажется, сочувствовал самым радикальным элементам среди сторонников Израиля. Это привело его к конфликту с менее искушенными антисемитами из числа российских правых, у которых не было ни малейшего интереса к Каббале или к любым другим еврейским книгам, если только те не допускали ритуальные убийства.

Он осуждал ксенофобскую пропаганду экстремистских правых групп, которая (как он утверждал), приносила «большой вред национальному делу», и стал страстным сторонником евразийства, движения, проповедующего миссию России на Востоке и потребность освободиться от Запада и западных влияний. Он также открыл для себя учение Льва Гумилева, особенно экспансионистские теории Гумилева об этногенезе и пассионарности, и склонялся верить ему на слово, даже восхищался им. Но на самом деле его труды в значительной степени состояли из идеологических утверждений, для которых не было никаких доказательств. Не было никакой большой разницы между ним и определенными нацистскими идеологами, такими как Ганс Гюнтер, за исключением того, что в его случае любимой расой была не нордическая раса, а кочевники. Он стал большим сторонником различных теорий прошедших эпох и включил их в свой собственный евразийский вид геополитики, которая стала его главным делом на протяжении последних двух десятилетий.

Дугин входил в различные политические партии, такие как «Родина», и снова покидал их, и основал новую партию, пропагандирующую евразийство, включающую и молодежную организацию, продвигающую евразийские идеи. Его отношение к властям изменилось не меньше, чем его идеологические верования. Он, в общем и целом, симпатизировал Путину («истинный евразиец»), но иногда критиковал его за то, что тот был слишком осторожным (или слишком медленным) в расширении Российской империи и возвращении территорий, которые были потеряны. Но поскольку общее настроение в стране стало более правым, а политика Путина более агрессивной, Дугин стал более близко идентифицировать себя с властями. Он пригласил Путина присоединиться к руководству своего «Международного евразийского движения». Приглашение, само собой разумеется, было проигнорировано, но все еще было принято во внимание.

Среди тех, кто потрудился проследить за работами Дугина, некоторые считают его политическим хамелеоном, а другие полагают, что он представляет собой случай подлинной, искренней, честной и заразной «каши в голове» с примесью лицедейства и истерии. Постоянными факторами в его идеологии являются антиглобализм, антилиберализм (он представляет собой самый важной идеологический момент), антиамериканизм, оккультизм, евразийство, геополитика, присутствие тайных сил, формирующих мировую политику, и распространение мифа о российской великой державе. Они сопровождаются империалистическим, расистским арийством и оккультными верованиями, которые выражены в эвфемистической форме, и сфера которых остается неясной, но у этих верований действительно есть последствия.

Но что же это за последствия? И действительно ли нужны эти идеологические экстравагантности, часто противоречащие друг другу? Сомнительно, стал ли хоть один немец в 1920-х и 1930-х нацистом в результате чтения книги нацистских лидеров, и это было справедливо даже относительно «Моей борьбы» Гитлера.

Двумя важными русскими влияниями на идеи Дугина и на других идеологов российских крайне правых были Константин Леонтьев и Николай Данилевский. Леонтьев с его глубокой верой в мистику и еще более глубоким пессимизмом, который иногда, как оказалось, был пророческим, трудно поддается классификации. Он предсказал большую революцию в России в двадцатом веке, спровоцированную и осуществленную Антихристом. Дугина особенно привлекла вера Леонтьева в «Восточную ориентацию», которая была результатом его враждебности к западным влияниям на Россию. Это, возможно, помогло Дугину повернуться в сторону евразийства, которому суждено было сыграть центральную роль в последние годы.

Николай Данилевский провел много лет на российской консульской службе в Османской империи и был очень заинтригован Византией и ее влиянием на Россию. Ученый по своему образованию, Данилевский стал известен, главным образом, после публикации его книги «Россия и Европа». Он был, вероятно, самым радикальным из антиевропейских мыслителей своего времени. В молодости он входил в кружок интеллектуалов, выступавших против политического режима тех дней (Достоевский был другим участником). Он утверждал, что между Россией, Германией, и романскими странами существует пропасть, преодолеть которую невозможно. Он также обнародовал свою теорию о развитии культур, чрезвычайно спекулятивную по своему подходу, которая вызвала некоторый интерес еще при его жизни.

Эти два влияния на Дугина отнюдь не были единственными, но они были существенными. И их область воздействия была более широко распространенной, чем можно было бы предположить.

Ситуация до некоторой степени напоминает ту, с которой столкнулся Гитлер, когда он появился на мюнхенской сцене вскоре после Первой мировой войны. Там существовало несколько обществ, таких как «Общество Туле», распространяющее представления, близкие к идеям самого Гитлера, и некоторые из будущих нацистов входили в это общество. Но Гитлер не был об этом обществе высокого мнения, даже высмеивал его, и сам быстро отмежевался от этого общества. Он считал эти секты неэффективными, потому что им не хватало контакта с широкими массами, и их идеология была слишком сложной и непонятной. Вместо того чтобы сконцентрироваться на некоторых существенных моментах и постоянно повторять их, они занимались тем, что Гитлер считал эзотерическими вопросами, не вызывающими никакого особого интереса у масс. То же самое было верно относительно Альфреда Розенберга, балтийского немца, который также стал членом «Туле». Он помог принести «Протоколы сионских