Метаморфозы. Новая история философии - Алексей Анатольевич Тарасов Страница 23

Любопытно, но в современной науке есть термин, который является равнозначным «аутизму». Чилийские биологи У. Матурана и Ф. Варела, авторы этого термина, полагали, что живые существа отличаются от неживых тем, что их организация носит АУТО(!)поэзный характер. Это кибернетическая, по сути, трактовка. «Аутопоэзис» – процесс, который хорошо описывается с помощью «закона Томаса Куна», ещё одного влиятельнейшего философа науки XX века, согласно которому наука может быть представлена и понята только через свои собственные механизмы, которые, в свою очередь, зависят от ценностей тех учёных, которые проводят исследования. Кстати, упадок общей философии науки тоже можно отнести к влиянию Т. Куна. Он считал, что истина всегда «имманентна» сообществу исследователей. В виде «научной парадигмы».

Другой фигурой, через которую можно проиллюстрировать идею «аутопоэзиса» как «парадигмальной» черты современной науки является Джон Форбс Нэш-младший (1928–2015), американский математик, работавший в области теории игр и дифференциальной геометрии. Нэш был одним из первых, кто отнюдь не был обескуражен игрой без чётких границ. Он с лёгкость принял идею, что игра – это то, как её себе представляет игрок. То есть, игра – это не «объективные» правила игры, но её «субъективное» восприятие. В «игре» он обошёлся без манекенов и даже «противника» сделал лишним. Это был солипсизм в квадрате. Игра в игру. Самодостаточная рациональность. Правда в своей неопубликованной докторской диссертации (1950) он признавал, что солипсистская интерпретация требует, что мы должны предположить, что игроки знают полную структуру игры, чтобы иметь возможность сделать прогноз для себя. Кстати, Нэш страдал от «параноидальной шизофрении». Но, поскольку тогда ещё не существовало диагноза «синдром Аспергера», очень вероятно, что у него был взрослый высокофункциональный аутизм… И да, он получил Нобелевскую премию по экономике, внутри которой мы сегодня живём.

Научный метод как «рациональное безумие»

Но это не Нэш и не Кун были первооткрывателями на этом пути. Бертран Рассел в своей «Истории западной философии» (1945) заявил, что материя – это то, что подчиняется законам теоретической физики. А сам Рассел и весь феноменализм своим источником имеют берклианство. Впрочем, даже Беркли ничего особо придумывать было не нужно, поскольку сам Фрэнсис Бэкон (1561–1626) определил науку как «рациональное безумие», своеобразный аналог управляемой «цепной реакции».

Фрэнсис Бэкон выступал за метод надёжного эмпирического познания. Его намерение состояло в том, чтобы исключить или хотя бы минимизировать использование метафор в познании («идолов театра» в его терминологии), и он фактически исключил их применение в гипотезах как средствах познания, хотя и признавал их ценность как инструментов предвосхищения. «Чистка» Бэкона знаменует собой момент, когда культура начала двигаться к социальному аутизму, или состоянию дел, при котором фактическая физическая (психофизиологическая), метафорическая и аналогическая сила языка ослабевает, и где технологическое берёт верх над производством ценности, определяемой исключительно в терминах механического и материального прогресса. Программа Ф. Бэкона подорвала контекстную зависимость естественного языка. Хотя это предпочтительно для продвижения проекта Просвещения и Эпохи Разума, а также для индустриального и капиталистического роста, это губительно для любого понимания человеческого существа, в одиночку или общественно.

Развитие обучения и образования в границах парадигмы, основы которой заложил Ф. Бэкон, направляется на постепенную деконтекстуализацию знания, по направлению к тому, что становится всё более и более абстрактным «развоплощением», в конечном итоге – в виртуальное киберпространство. То есть к тому, что Ж. Делёз и Ф. Гваттари называют «Телом без органов»: телу без контекста, которое представляет собой конечную абстракцию, «поток потоков» (в первую очередь электрический), без организации, без частей, без дифференциации, без идентичностей; в универсально стерильное, в нулевую степень.

Современная система образования также поощряет человека вести себя как насекомое, живущее на одном листе, без знаний о других листьях, не говоря уже о целом лесе. Или словно человек, который родился в купе поезда, и даже не интересуется, что происходит в других вагонах, не говоря уже о том, куда движется весь поезд, как он устроен и как им управлять.

Жить, быть индивидуальным живым существом, утверждал Жорж Кангилем (1904–1995), значит организовывать своё окружение, тогда как лишать «экспериментальное животное» именно этой возможности – значит искажать важнейший аспект того образа жизни, который хочется проанализировать. По мере своего развития, лабораторная наука создаёт совокупность теорий, инструментов и типов анализа, которые взаимно приспосабливаются друг к другу и тем самым становятся «закрытой системой», которая, по сути, не поддаётся проверке «живой реальностью». Теории лабораторных наук верны только в отношении явлений, производимых или даже создаваемых аппаратурой и приборами в лаборатории. Аутисты терпеть не могут «открытые системы».

Знание в рамках этого идеала является «зеркалом природы», которое, в принципе, может быть получено без существенного вмешательства познающего в причинно-следственный порядок. Действительно, часть того, что классически придавало верованиям статус знания, заключается в том, что они остаются истинными даже без вмешательства знающего. Но тогда получается, что природа, которую изучает наука, – это «аутистичная» часть природы. Что делает человек, когда становится учёным? Он становится аутистом. Именно на это указывает «имматериализм» Беркли.

Преобладающий взгляд на познание на протяжении всей истории философии сознания был индивидуалистическим, в том смысле, что когнитивные процессы понимались путём абстрагирования от физической и социальной среды, в которой происходит познание. То есть дело не просто в том, что познание является свойством индивидов, но в том, что оно интерпретируется и исследуется так, как если бы этот индивид был единственной вещью, существующей в мире. Это и есть «методологический солипсизм» в отношении познания.

Психология и социальные науки обычно изображаются как предлагающие форму знания, существенно уступающую по качеству естественным наукам. Разница при этом часто объясняется степенью вмешательства, которое необходимо для того, чтобы социологи и гуманитарии сформировали свои объекты исследования. Хотя даже простые эксперименты в физике, возможно, более искусственны, чем эксперименты в психологии, обычно считается, что физики значительно лучше психологов представляют свой лабораторный «артефакт» как отражение некоторого естественного факта, который существовал до самого эксперимента. Это признак так называемого «интеллектуализма», в котором эксперимент ценится потому, что он что-то добавляет к нашим знаниям, при этом не добавляя ничего к миру. Но если знание возможно потому, что познающий независим от мира, то почему бы просто не изучать познающего без мира? К сожалению, если «знающие» не оставляют значительного следа в мире, то как они могут его представить, то есть как миру удаётся оставить значительный след в их представлениях?