Живой Дагестан - Владимир Д. Севриновский Страница 14

Лезгинка – рваная, резкая, пластичная. Мои ребята, знающие классику, отлично ее танцуют. Мне главный редактор журнала «Балет» Валерия Уральская сочувствовала. Говорила, что сложно соединить кавказский танец с балетом. А я обещал доказать, что они совместимы, и поставил «Ингушскую сюиту» в чисто национальном стиле. Сейчас бы она поняла, что я прав. Был период, когда утверждали, что модерн не подходит классикам, а теперь они его танцуют, и еще как! Балет и кавказский танец соединить сложнее, но тоже можно. Были бы желание и самоотдача.

Вы давно обосновались в Дагестане, получили здесь звание Народного артиста. В чем специфика работы в этой республике?

Дагестан словно веер. В Ингушетии нужно придумывать, копаться, героев искать, а здесь – раскрывай любую страницу и бери материал. Я лакский танец поставил – он сейчас на каждом концерте используется. Теперь это бренд лакцев. Раньше его по-простому танцевали, а я сделал с классическим уклоном, свое насочинял, появился синтез.

Здесь никто не указывает, что ставить. Полная свобода творчества. Но сам я – человек здоровых консервативных взглядов. Крайностям предпочитаю нравственность и традиции, продвигающие вперед. Мне претит искусство ниже пояса. Недавно режиссер в Сыктывкаре поставил «Гамлета». Так у него главный герой на красном рояле кое-какие действия совершает с девственницей Офелией. Куда это годится? Пиши сам пьесу с роялем и называй ее как-то иначе. У Гамлета в голове совсем другое творилось. Он был сосредоточен на мести.

Другие ведь тоже переиначивают. Гамлет в оригинале был среднего возраста и одышливый, а его обычно показывают эдаким воздушным принцем.

Внешность может не соответствовать, но суть надо сохранить!

Бывает современное прочтение…

Я не согласен. Если режиссер раздевает актеров, он бездарен. Можно то же самое показать иначе. В советском кино приходилось самому домысливать, и фильмы казались такого высокого качества! Я считаю, художник должен дать зрителю возможность проявить фантазию. Герои обнялись, выключили свет, а потом пошла следующая сцена. И пусть гадают, было или нет. Обнять – еще не значит отдаться. Я с девочками обнимаюсь – у меня в этом пошлости нет, они мне словно дочери. А если бы я наедине сидел с кем-то, общался, мы бы иначе говорили, иначе дотрагивались, может, без слов глазами бы говорили. В нынешних фильмах романтика – сугубо сексуальный, физический механизм. А где возвышенность, одухотворенность, чтобы меня это кино позвало совершить что-то доброе?

Я все либретто сам пишу. Возьмем «Франческу да Римини» Чайковского, на сюжет Данте. Я музыку оставил, но назвал ее «Поэт и муза». В оригинале муж-горбун убил за поцелуй жену и брата. Я убрал все это. Сделал музу, поэта и общество, которое его пинает. В финале он побеждает и ради музы остается жив. Я весь сюжет изменил. А мог бы взять Франческу и сделать ее сексуально озабоченной. Такое удалось разве что Матсу Эку с Жизелью, которую он превратил в девицу легкого поведения. Но там же не было Шекспира! Эк просто либретто поменял – и все. А спектакль в итоге получился очень хорошим. Даже если убрать известное название, все равно на него ходили бы люди.

Выходит, переиначивать можно, вопрос лишь в уровне таланта.

Таланта и бережного отношения к первоисточнику.

Вы говорите, что девушки покидают труппу, как только выходят замуж…

Не все. Некоторым супруги разрешают работать у нас. Есть балерины, которые уже родили и все равно продолжают танцевать. Все дело в интеллекте мужей, в том, чтобы они осознавали: жена не в борделе находится, а занимается искусством. Казусов не было никаких. Все десять лет, пока я здесь работаю, с нравственностью все в порядке.

А случается, что мужчинам жены запрещают танцевать в балете?

Такого не бывает. Иногда танцоры уходят в другие коллективы. Вначале мне это было обидно, а потом я понял – там больше платят. У меня душа разрывается от наших ставок. Я согласен, что спорт – это хорошо. Римляне говорили: в здоровом теле – здоровый дух. Тело мы создали, а где дух? Это – культура и искусство. Им нужно помогать так же, как спорту.

Ментальность на Кавказе такая, что очереди записываться в балет не стоят. Надо ценить тех, кто есть. Они у меня на трех-четырех работах сидят – не чтобы по Барселонам ездить, а чтобы одежду ребенку купить. В человеке должно быть достоинство, особенно в артисте. Ведь он – это лицо нации. Если актер обеспечен, он даже свое тело несет иначе, и люди берут с него пример. Когда я еще в училище занимался, нас по воскресеньям в Большой театр водили, и как-то раз мы оказались в одном лифте с Барышниковым. Вчетвером на него пялились, будто на девушку, ему даже неловко стало. Как элегантно он был одет! Сразу чувствовалось, что звезда. И мы хотели быть такими, как он.

Иногда я чувствую себя Сизифом. Готовишь танцора, он уходит, и все надо начинать сначала. Поневоле задумаешься: может, бросить это дело? Но остается надежда, что один из них тоже хореографом станет. Хореограф интересен, если он вложит в чью-то душу постановочное мастерство и у него появятся последователи. Это непросто. Махмуд Эсамбаев великим танцором был, но никого после себя не оставил. Если бы у нас не было такой текучки, я бы хотел создать свой стиль – кавказский балет, с национальными элементами, классикой и модерном. А пока работаем с тем, что есть. Ребята берут мой опыт, я – их максимализм. Хотя я и сам по состоянию души тридцатилетний. Когда ощущаешь себя старым, иссохшим, творчества не бывает.

Степной преферанс

– Салам, брат! Помощь нужна. К нам Миклухо-Маклай приехал. Надо его в карты взгреть хорошенько, как ты умеешь.

На окне фотостудии Владимира Уразакаева – список чемпионов Терекли-Мектеба по преферансу. Каждый первый четверг месяца лучшие ногайские картежники сражаются до поздней ночи в комбинате бытового обслуживания «Половецкая Луна». Такие названия в селе не редкость. Вдоль главной улицы выстроились торговые дома «Тамерлан» и «Золотая Орда». Ногайцы проносятся мимо них на «Приорах» с болтающейся под зеркалом тамгой – символом рода. Так их предки мчались на конях. Пускай чужеземные обычаи робко прокрадываются сюда вместе с японским ресторанчиком и магазином «Цветы их слабость». Потомки ордынцев вдавливают педаль газа и летят из селения в рябую степь. Был Терекли-Мектеб, крошечный очажок цивилизации, и нет его. Лишь пыль, сухие маки да серые колючки.

– Какие права, дорогой? В своей степи я имею полное право кататься без прав. Недавно ехали мы на рыбалку, и нас остановили