Мне приснилась война - Роберта Каган Страница 20

– Наоми! – позвал он тихонько.

Она бросилась к нему. Но он не прикоснулся к ней, потому что они были на улице, и, хотя здания их скрывали, оставалась возможность, что их увидят, и он знал, что она не может так рисковать. Было уже достаточно плохо, что они говорят друг с другом в укромном месте.

– Эли! – сказала она почти шепотом.

– Я так рад тебя видеть.

– Я тоже очень рада. Но я должна кое-что тебе сообщить.

– И что же?

– Я не могу. Должна, но не могу. Язык не поворачивается.

Он ласково усмехнулся.

– Ну же?

– Я беременна! – выпалила Наоми. – Ребенок твой, я в этом уверена. Моя бабушка сказала мне об этом во сне, и я знаю, это правда, – она опустила взгляд.

– Мой? – удивился Эли.

Она кивнула.

– Так значит, я буду отцом?

Она кивнула еще раз.

– О, Наоми, я так счастлив! Как бы мне хотелось обнять тебя и поцеловать!

– Я знаю, но тебе нельзя.

Эли кивнул.

– Я люблю тебя, – сказал он. – Мне бы хотелось, чтобы существовал способ нам быть вместе. Без тебя я схожу с ума. Можно мне прийти к тебе как-нибудь, когда твой муж будет на работе?

Ей отчаянно хотелось ответить «да». Но это был бы слишком тяжелый грех. Как бы она позволила ему заниматься с ней любовью в спальне, которую делила с Хершелем? Это было невозможно.

– Нет. Достаточно плохо уже то, что мы делаем сейчас.

– Нет. Не плохо. Может, это грех. Но это самое чудесное, что когда-либо случалось со мной, – сказал он.

Наоми улыбнулась сквозь слезы.

– И со мной, – прошептала она.

Глава 11

Ветреным майским утром, когда безоблачное небо было голубым, как яйца малиновки, а солнце походило на клубок желтой шерсти, у Наоми начались схватки. Они с Хершелем этого ожидали и заранее заплатили городской повитухе. Хершель хотел, чтобы Наоми поехала рожать в госпиталь в Варшаву, но она предпочла пригласить повитуху к ним домой.

– Я хочу, чтобы мой ребенок родился так же, как родились мы с сестрой. Мы родились дома, в кровати нашей матери. Мои дети тоже родятся в моей кровати. Это правильно.

Пока Наоми была беременна, Хершель проявлял к ней большую снисходительность, чем обычно. Он хотел, чтобы роды прошли гладко, поэтому делал все, чтобы угодить жене.

– Я считаю, что рожать безопаснее в госпитале, – мягко ответил он, – но если ты так хочешь, я уступлю. В конце концов, я тоже родился дома.

Она кивнула и улыбнулась ему.

Когда Наоми сказала мужу, что ребенок на подходе, он ответил:

– Ложись. Я пойду к соседям через улицу и спрошу, не сможет ли кто из женщин побыть с тобой, пока я сбегаю за повитухой.

На другой стороне улицы жила семья из четырех человек: муж, жена, ребенок и мать мужа. Спустя несколько минут Хершель вернулся в сопровождении бабки. Он оставил ее с Наоми и отправился за повитухой.

– Не тревожься, дорогая. С тобой все будет хорошо, – сказала старуха. – Просто ляг и расслабься, я побуду с тобой до тех пор, пока не придет повитуха. Я знаю, как тебе страшно. Помню свои первые роды. Я была так молода и тоже очень боялась, – продолжала она ласково. Ее лицо покрывали такие глубокие морщины, что сложно было разглядеть за ними девушку, какой она была в молодости.

– Спасибо, что пришли, – с трудом выдавила Наоми между схватками. На самом деле она предпочла бы остаться одна со своими страхами. Она никогда не чувствовала такой кошмарной боли и внезапно подумала, что Бог может наказывать ее за грехи с Эли. Боль накатывалась приливными волнами, и, хотя Наоми было жарко, она дрожала всем телом. В ее мыслях был только Эли. «Как мне просить у Бога благополучного разрешения для меня и моего ребенка после всего, что я натворила?» Она мечтала увидеть лицо Эли. «Почему-то мне кажется, как только я загляну ему в глаза, то перестану бояться. Я вспомню, что он мой башерт, а потому наша любовь не может быть грехом». Но она не верила в это. И боялась очень, очень сильно.

Полчаса спустя Хершель вернулся в сопровождении повитухи. Схватки у Наоми продолжались весь день и большую часть ночи. Хершель встревожился, а в тревоге и без возможности как-то успокоиться он начал злиться. Ему невыносимо было слышать крики Наоми. Поэтому он прошел в спальню, где она извивалась в поту. Эмоции взяли над ним верх.

– Ну и зачем ты настояла на своем? Я же говорил ехать в госпиталь, а ты отказалась. Теперь посмотри на себя! Я могу потерять вас обоих. Ты и ребенок можете умереть, потому что эта женщина ничего не умеет. Будь ты в госпитале, о тебе позаботился бы врач и ты получила бы наилучший уход. А вместо этого у тебя эта бестолковая, бесполезная знахарка, которая подложила под твою кровать нож, чтобы перерезать боль пополам. Наоми, ты совершила ошибку, и она может мне стоить вас обоих.

С этими словами он вышел из спальни, громко хлопнув дверью.

Не веря своим ушам, повитуха уставилась на Наоми.

– Я принимаю роды двадцать лет и ни разу не слышала, чтобы мужчина говорил подобные вещи жене, рожающей его ребенка. Обещаю тебе, Наоми Айзенберг, что я, хоть и не доктор, помогу тебе и с тобой все будет в порядке.

Наоми кивнула. Она так распереживалась, что заплакала. Конечно, она все знала и понимала ход мыслей Хершеля. Правда понимала. Она знала, что, когда возникала проблема, Хершель, желавший думать, что у него все под контролем, старался найти виноватого. Это было для него очень важно. А поскольку он позволил ей рожать дома, то ясно давал понять: это ее вина, а не его. Но хотя Наоми догадывалась, что он может отреагировать так, ей нелегко было смириться с его отношением. Болезненные схватки в сочетании со словами Хершеля заставили ее разрыдаться.

Повитуха осторожно осмотрела ее еще раз.

– Ребенок так и не повернулся. Думаю, ждать больше нельзя. Я вмешаюсь и помогу ему.

Наоми кивнула. «Дела мои плохи. Я слышала, когда такое происходит, женщины умирают. Истекают кровью, или у них после родов начинается заражение. Если мне суждено умереть, рожая ребенка, то, по