Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е... - Артемий Кивович Троицкий Страница 12

Первым, а потому и наиболее влиятельным дизайнером этой своеобразной словесной школы советского рока и был тогдашний студент Архитектурного института Андрей Макаревич.

Так в чем же выразилось это "иное"? Во-первых, тексты в русском роке вообще играют более значительную роль, чем в западном. Причинами этого могут быть и осознание советскими рокерами своей музыкальной вторичности, и их более слабая техническая подготовка, и тот факт, что коммерческое, танцевальное начало в роке у нас никогда не преобладало, а больше ценилась некая "идея". Всему этому, включая исполнительскую некомпетентность, дала начало "Машина времени". Во-вторых, я беру на себя смелость утверждать, что чисто литературный уровень текстов у нас — в среднем! — выше, чем на Западе. Рок-лирика имеет здесь прямую связь с академической поэзией и сильно напоминает последнюю по стилистике и лексикону. Наверное, это объясняется тем, что "серьезная" поэзия в СССР вообще очень популярна: многие книги стихов становятся бестселлерами, а особо модные авторы — скажем, Вознесенский или Евтушенко — иногда практикуют чтение своих произведений в переполненных Дворцах спорта, совсем как рок-звезды. Еще в конце 50-х у нас появились и всенародно прославились так называемые "барды" — поэты-интеллектуалы, певшие свои стихи под гитару. Рок Макаревича стал прямым продолжением этой традиции, разумеется, в модернизированном и дополненном виде.

Персонажи "Машины" 70-х: Андрей Макаревич,

Сергей Кавагоэ,

Женя Моргулис,

Фото А. Агеева

Леша Романов, Игорь Саульский

Фото А. Агеева

Отсюда же и третье, главное отличие: наши парни поют совсем о другом, нежели западные. Скажем, во всем огромном репертуаре "Машины времени" нет ни одной "прямой" песни о любви, не говоря уж о сексе. Ближе всего к данному предмету, кажется, подходит знаменитый блюз "Ты или я":

"Все очень просто: сказки — обман.

Солнечный остров скрылся в туман.

Замков воздушных не носит земля,

Кто-то ошибся — ты или я".

Хотя и здесь главная для рока проблема — "парень встретил (или потерял) девушку" — подана довольно туманно. Если не об этом, то о чем же тогда пел наш первый рок-поэт (и мириады его последователей)? Пел на темы социально-этические и философские. Например, тема человеческого равнодушия:

"Вот мой дом с заколоченным окном.

Пусть мир встанет вверх дном —

Меня сохранит дом".

Тема социальной пассивности:

"А ты дороги не выбирал

И был всегда не у дел.

И вот нашел не то, что искал,

Искал не то, что хотел".

Тема конформизма:

"Таких стороной обходит волна,

И ты всегда незамечен.

И если на каждого ляжет вина —

Тебя обвинить будет не в чем".

Тема лицемерия:

"Под маской, как в сказке, ты невидим,

И сколько угодно ты можешь смеяться

над другом своим…"

На мой вкус, стихи Макаревича немного пресноваты — абстрактны и дидактичны, — но они, бесспорно, честны и полны озабоченности. В них точно, пусть и в "мягком фокусе", переданы симптомы злостной эпидемии потребительства и неверия, косившей в то время всех подряд. Естественно, говорить об этих вещах во всеуслышание было не принято: средства массовой информации старательно поддерживали максимально благополучный (и лживый) образ решительного и идейно убежденного современного героя. Именно поэтому "проблемные" песни "Машины времени" имели фантастический резонанс, как один из немногих чистых голосов в фальшивом хоре. Я помню, весной 1978 года мы вместе ездили на большой студенческий песенный фестиваль в Свердловск, и было удивительно, что тамошняя аудитория уже знала все песни Макаревича наизусть, хотя группа никогда прежде там не выступала.

Был резонанс и иного рода. В том же Свердловске я был членом жюри и вблизи наблюдал массовый инсульт, случившийся с местными официальными деятелями из-за текстов "Машины времени". Особенно их напугал "Блюз о безусловном вреде пьянства" (сатирическая антиалкогольная песня) и "Штиль", где были такие строки:

"Мой корабль — творенье тонких рук,

Мой маршрут — сплошная неудача,

Но лишь только дунет ветер —

Все изменится вокруг,

И глупец, кто думает иначе.

На любой вопрос готов ответ.

Жизнь всегда была послушна силе.

Но никто не верит в то,

Что на свете ветра нет,

Даже если ветер запретили".

"Машину времени" исключили из конкурса, они были явно лучшей группой, но чиновники боялись ставить свои подписи под дипломом. В подобные ситуации группа попадала постоянно: ее обвиняли в "пессимизме", "упаднических настроениях" и "искажении образа нашего молодого современника".

Возмущение культурных властей усугублялось тем фактом, что традиционно наши поп-песни, особенно их "молодежная" разновидность, были самой бездумной и парадной ветвью художественной пропаганды, сродни агитационным плакатам на улицах. Поэтому существовало нечто вроде двойного стандарта: в поп-музыке была недопустима даже та степень критики, которая считалась "о’кей", скажем, для прессы. К примеру, однажды я был в жюри конкурса политической песни, и одна группа из Новосибирска исполнила там, наряду с обычным антивоенным репертуаром, обличительный "Гимн хапуге" — песню о советском нуворише-спекулянте. Возникла паника. Я пытался объяснить товарищам по жюри, что текст песни — это известное стихотворение Евтушенко, напечатанное недавно в крупнейшей газете "Комсомольская правда", но безуспешно… Исполнение сатирической песни было расценено как провокация. "Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку" — так говорили в Римской империи.

"Официальная" поп-музыка не позволяла себе вообще ничего. Если десятилетием раньше она была по крайней мере веселой, то в 70-е годы буквально нечего вспомнить. Множество тоскливых ВИА ("Самоцветы", "Пламя", "Поющие сердца", "Голубые гитары"), один хуже другого, и исполнители "массовой песни", мало изменившейся с послевоенных лет, — люди в застегнутых костюмах, с каменными лицами, изредка озарявшимися плакатными оптимистическими улыбками (обычно на припеве). Было только два исключения: Алла Пугачева, бывшая солистка "Веселых ребят", которая хотя бы походила на живую женщину и пела в основном о тяготах любви, и Давид Тухманов. Последний был не певцом,