100 арт-манифестов: от футуристов до стакистов - Алекс Данчев Страница 45

плоды работы обоих, можно найти определенную иронию в попытке одного принизить другого, называя его лишь автором манифестов, а не поэтом: «Дада восхищен тем, что теперь на его стороне лишь несколько бедолаг, которые, уткнувшись в свою поэзию, ломают комедию, как добрые буржуа в память о своих уже древних прегрешениях, — ядовито писал Бретон в 1922 г., когда сюрреализм уже набирал силу. — И какое это имеет значение, если, пройдя свой жалкий маленький путь, господин Тцара однажды разделит свою славу с Маринетти или Бажу [декадентским памфлетистом]! — Бретон умело ходил по тонкой грани презрения (см. М50 и М54). — Говорили, что я меняю мужчин чаще, чем большинство людей меняет носки, — продолжал он. — Уж позвольте мне эту роскошь, ибо я не могу одну и ту же пару носить вечно: когда она приходит в негодность, я отдаю ее слугам».

В некоторых из этих манифестов витает тень Маринетти, что бы там Бретон ни говорил. В кругах дадаистов авторы — сплошь великие и хорошие. См. также дадаистские манифесты Хуго Балля (М25) и Тристана Тцары (М28).

* * *

Эти манифесты зачитывали:

В Салоне независимых (в Большом дворце Елисейских Полей) 5 февраля 1920 г.

В Клубе дю Фобур, ул. Пюто, д. 6, 7 февраля 1920 г.

В Популярном университете близ Фобур Сент-Антуан 19 февраля 1920 г.

Порядок, в котором они опубликованы, определил жребий.

Манифест дада

Никаких больше художников, никаких больше писателей, никаких больше музыкантов, никаких больше скульпторов, никаких больше религий, никаких больше республиканцев, никаких больше роялистов, никаких больше империалистов, никаких больше анархистов, никаких больше социалистов, никаких больше большевиков, никаких больше политиков, никаких больше пролетариев, никаких больше демократов, никаких больше буржуа, никаких больше аристократов, никаких больше армий, никакой больше полиции, никаких больше отечеств, хватит всех этих глупостей, ничего больше, ничего больше, ничего, ничего, ничего, ничего.

Мы надеемся, что из этого выйдет что-то новое, что окажется именно тем, чего мы больше не хотим, решительно менее гнилым, менее эгоистичным, менее материалистичным, менее тупым, менее колоссально гротескным.

Да здравствуют конкубины и кон-кубисты. Все члены движения ДАДА — президенты.

 Я[21]

Все, что не является мной, непостижимо.

Неважно, где ищешь — в тихоокеанских песках или далеко от моего собственного существования, — раковина, которую я прижимаю к уху, зазвенит тем же голосом, и я подумаю, что это голос моря, и это будет лишь звучание меня самого.

Если мне вдруг покажется, что уже недостаточно держать в руке каждое слово, словно красивый жемчужный предмет, каждое слово позволит мне слушать море, и в зеркале их звучания будет лишь образ меня самого.

Как бы там ни было, язык сводится лишь к этому «я», и всякий раз, когда я произношу слово, он лишает себя всего, что не является мной, пока не превратится в естественный шум, в котором раскрывается моя жизнь.

В этом мире только я, и если я иногда опускаюсь до веры в то, что существует женщина, мне нужно лишь прильнуть головой к ее груди, чтобы услышать стук своего сердца и узнать себя.

Чувства — это всего лишь языки, позволяющие выполнять определенные функции.

В левом кармане я ношу удивительно точный автопортрет: часы из полированной стали. Они говорят, отмечают время и ничего из этого не понимают.

Все, что есть я, непостижимо.

ЛУИ АРАГОН

Тристан Тцара

Рассмотри меня хорошенько!

Я глупец, я шутник, я клоун.

Рассмотри меня хорошенько!

Я уродлив, мое лицо ничего не выражает, я невысок.

Я такой же, как и все вы![22]

 Но прежде, чем вы посмотрите, спросите у себя вот что: вы стреляете этими стрелами жидкого чувства через радужку или мушиное дерьмо? Может, глаза у вас на животе — нарезка из опухолей, которая однажды просочится в виде гонорейных выделений из какой-то части вашего тела? Вы смотрите на вещи пупком — почему вы пытаетесь защитить его от нелепого зрелища, которое мы устраиваем специально для него? Под ним — зубастые вагины, заглатывающие все: поэзию вечности, любовь, чистую любовь, конечно, и кровоточащие бифштексы и холсты.

Все, кто видит и понимает, легко подчиняются и поэзии, и любви, и бифштексу, и живописи. Их проглотят, их проглотят.

Недавно меня обвинили в том, что я умыкнул несколько меховых шкурок. Наверное, люди подумали, что я все еще общаюсь с поэтами. С поэтами, которые удовлетворяют свою законную потребность в расслабленной дрочке в теплом меху: хо-хо, я знаю и другие столь же бесцельные удовольствия. Позвоните семье и помочитесь в яму, предназначенную для музыкальных, гастрономических и священных бессмыслиц.

ДАДА предлагает 2 решения:

БОЛЬШЕ НИКАКИХ ВЗГЛЯДОВ

БОЛЬШЕ НИКАКИХ РАЗГОВОРОВ[23]

Больше не смотрите.

Больше ничего не говорите.

Потому что я, хамелеон, который меняет проникновение удобных установок — разноцветных мнений на любой случай, размер и кошелек, — я всегда делаю противоположное тому, что предлагаю другим[24].

Я кое-что забыл:

Где? Почему? Как?

Вот что я имею в виду:

вентилятор холодных примеров послужит хрупкой змейкой кавалькады, и я ни разу не имел удовольствия вас видеть, «мои дорогие», неподатливое ухо выйдет из самого себя, из конверта, как все морское снаряжение и продукты фирмы Аа и Ко, жующие жвачку, например, и у собак голубые глаза, я пью ромашку, они пьют ветер, ДАДА открывает новые перспективы, сегодня люди сидят на уголке стола, занимая позицию, из которой соскальзывают то вправо, то влево, вот почему я злюсь на дада, люди должны всюду требовать подавления Дд, есть Аа, натирать себя зубной пастой Аа, носить одежду Аа. Аа — это носовой платок и половой орган, который высмаркивается, быстрый крах — в резине — без носа, он не нуждается в манифестах и адресной книге, он дает 25% скидки, носите одежду Аа, у нее голубые глаза.

ТРТЦ

20–2–1920

Дада-гримасы

Как тебя зовут? (Он пожимает плечами.)

Где ты? — В Большом дворце на Елисейских Полях.

Какой сегодня день? — Четверг… Февраль 1920 года.

Чем ты зарабатываешь себе на жизнь? — Раньше я пахал поля, выращивал виноград.

А твои родители? — Отец простак, не интеллигент; мать тоже, они стоят друг друга; мне пришлось делать все.

Дюжина яиц стоит шесть франков; сколько стоит одно яйцо? — Шесть франков.

Почему ты смеешься? — Меня смешат другие.

Веришь ли ты в бога и Деву Марию? — Они всегда помогают в делах.

Откуда ты знаешь? — Просто знаю.

Ты хорошо спал? — Мне снятся таубе [немецкие самолеты], дикие кабаны,